Елена Арсеньева - Костер неистовой любви (Марина Цветаева)
Петр Эфрон, как выражались в старину, находился в последнем градусе чахотки. По восприятию Марины – стоял на грани между жизнью и смертью…
Он стал для нее нежным мальчиком, милым мальчиком, любимым мальчиком… Настолько тронувшим ее, что она поцеловала его – брата своего мужа – отнюдь не безгрешным сестринским поцелуем.
Ну да, все в мире принадлежало ей! И Петр тоже.
И на него, ошеломленного этой внезапной вспышкой любви, а значит – жизни, такой горячей, такой ускользающей от него, может быть, даже ненужной ему, на первого обрушилось то, чем Марина потом станет засыпать всех своих мужчин: лавина ошеломляющих писем, любовных признаний, призванных внушить человеку, что он – единственный в жизни этой женщины. В те минуты, когда Марина писала свои письма, она не просто сама верила в то, что писала, – это истинно так и было.
«Откуда эта нежность – не знаю, но знаю – куда: в вечность!
Слушайте, моя любовь легка.
Вам не будет ни больно, ни скучно.
Я вся целиком во всем, что люблю.
Люблю одной любовью – всей собой – и березку, и вечер, и музыку, и Сережу, и Вас.
Я любовь узнаю по безысходной грусти, по захлебывающемуся: „ах!“
Вы для меня прелестный мальчик, о котором – сколько бы мы ни говорили – я все-таки ничего не знаю, кроме того, что я его люблю.
Вы первый, кого я поцеловала после Сережи. Бывали трогательные минуты дружбы, сочувствия, отъезда, когда поцелуй казался необходимым. Но что-то говорило: „нет!“
Вас я поцеловала, потому что не могла иначе.
Все говорило: „да!“
Мальчик мой ненаглядный!
Никогда никуда не уйду от Вас.
Началось с минуты очарования (август или начало сентября 1913 г.), продолжается бесконечностью любви…»
Однако Марина все в том же своем безудержном эгоцентризме, который граничил с эгоизмом (а впрочем, почему – граничил? Был именно эгоизмом – самой высокой, золотой пробы!), отчего-то была уверена, что всякое проявление ее души не просто дорого человеку, живущему рядом с ней, но и восхищает его. Она наивно надеялась, что любовь – нет, уже страсть! – к родному брату мужа не оскорбит Сергея, а умилит его. Однако он вовсе не был такой уж пушистой, мягкой игрушкой, какой она его себе представляла.
В эти дни, когда Марина была занята только своей новой любовью и полным отрешением от всех и вся, как-то незаметно для нее началась мировая война. И Сергей Эфрон сразу решил идти в армию – низшим чином в пехотный полк. Марина спохватилась, однако она никогда не в силах была себе хоть в чем-то отказать – разумеется, речь идет не о каких-то дамских радостях, а о жизни сердца, которое нуждалось в пламенной любви, как умирающий с голоду нуждается в пище, а потому призвала на помощь постороннего человека, написав любимой сестре мужа:
«Лиленька, приезжайте немедленно в Москву. Я люблю безумного погибающего человека и отойти от него не могу – он умрет. Сережа хочет идти добровольцем, уже подал прошение. Приезжайте. Это – безумное дело, нельзя терять ни минуты.
Я не спала четыре ночи и не знаю, как буду жить… Верю в Вашу спасительную силу и умоляю приехать.
Остальное при встрече.
P. S. Сережа страшно тверд, и это – страшней всего.
Люблю его по-прежнему».
Сергей не ставил никаких ультиматумов – он просто самоустранялся, не в силах справиться с Мариной. Да уж, упустил, упустил он в вечность этого демона, и крылья пламенные теперь безжалостно хлестали его не только по лицу, но и по сердцу. По сути дела, в его самоустранении уже был ультиматум: знал ли Сергей или чувствовал, что для Марины, несмотря на все их вечное-сердечное непонимание, потеря его – невозможна? Да, это было именно так, и сакраментальные, всеми любящими людьми повторяемые слова: «Я не могу без тебя жить!» – имели для Марины смысл вечный и неизменный. Несмотря ни на что. Несмотря на ее вечно страдающее от любви к другому (третьему, четвертому… другой, третьей, четвертой… даже так!) сердце. Но эта всегдашняя готовность Сергея самоустраниться до полного исчезновения из ее жизни останется для Марины вечным ограничителем ее чувств, и однажды она придет на пражский Карлов мост и склонится над темной Влтавой, моля воды подняться и взять ее именно потому, что Сергей будет готов устраниться от нее навсегда…
Но не станем забегать вперед.
Неизвестно, что произошло бы в жизни Сергея и Марины дальше, останься Петр жив. Однако срок его был уж измерен, и 28 июля 1914 года случилось то, что и должно было случиться: он упал в бездну, разверзтую вдали…
Марина утешилась тем, что написала целый цикл стихов, помеченных двумя буквами: П.Э.
При жизни Вы его любили.
И в верности клялись навек.
Несите же венки из лилий.
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом.
Помедлите на краткий срок.
Чтоб он под этим первым снегом.
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела.
Согрейте ледяную кровь!
Но, если в Вас уже успела.
Остыть любовь —
К любовнику, – любите братца.
Ребенка с венчиком на лбу, —
Ему ведь не к кому прижаться.
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили.
И за кого пошли бы в ад.
Он в том, что он сейчас в могиле, —
Не виноват!
От шороха шагов и платья.
Дрожавший с головы до ног —
Как он открыл бы Вам объятья.
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой.
Был весь – безумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой.
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы.
Ловили у его очей.
Припомните былые клятвы.
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны.
У бедного его креста.
И каждая тихонько вспомни.
Его уста.
И, прежде чем отдаться бегу.
Саней с цыганским бубенцом.
Помедлите, к ночному снегу.
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки.
Растает каплями у глаз…
Я, пишущая эти строки.
Одна из вас —
Неданной клятвы не нарушу —
Жизнь! – Карие глаза твои! —
Молитесь, женщины, за душу.
Самой Любви.
Сила (и слабость) Марины как женщины и неотразимость ее стихов в том, что она всегда была убеждена: так я не любила еще никого и никогда… И в самом деле не любила – на нее всякая страсть обрушивалась словно впервые, небывало, невероятно.
Но та страсть, что явилась на смену любви к Петру и взяла Марину в плен, стала именно такой – невероятной и небывалой. «Взяла в плен» – как раз те слова, которые здесь нужны, потому что речь пойдет о женщине.
А впрочем, не все ли равно было Марине, кого любить?!
«Любовь: зимой от холода, летом от жары, весной от первых листьев, осенью от последних: всегда – от всего. Я не любовная героиня, я никогда не уйду в любовника, всегда – в любовь», – однажды записала она в своем дневнике святую истину о своей неудержимой натуре.
