Андрей Аникин - Адам Смит
Вместе с промышленной революцией на арену истории выходил рабочий класс. Первые рабочие бунты — уже не антифеодальные, а антикапиталистические! — мог наблюдать старый Смит. Летописец города Глазго рассказывает: «3 сентября 1787 года работники подняли бунт, требуя повышения заработной платы. Шестеро бунтовщиков были убиты, а трое ранены, — все огнем войск, к помощи которых пришлось прибегнуть для подавления беспорядков». Смит в 1787–1789 годах был почетным ректором Глазговского университета.
На баррикадах Парижа и Лиона в 30-х годах пролетариат впервые по-настоящему выступил с оружием в руках против своего классового врага. Само слово «социализм» родилось в это время. Лето 1844 года принесло трагическое восстание силезских ткачей. Приближался 48-й год.
За полвека Смит стал классиком из классиков. «Богатство народов» вышло в десятках изданий. Буржуазия, прежде всего английская, провозгласила его пророком своего вечного царства. Смитова свобода торговли была написана на ее знамени.
Но судьбы экономического учения Смита в его целом были сложнее и неожиданнее.
Богатый биржевой делец и ученый, не уступавший Смиту ни силой логики, ни смелостью мысли, — Дэвид Рикардо развил его теорию стоимости и распределения и завершил здание буржуазной классической политэкономии.
Буржуазия увидела себя в учении Смита — Рикардо классом, полным жизненных сил и энергии, но вместе с тем классом бесчеловечным, обрекающим массу населения на наемное рабство. Смит и Рикардо не льстили буржуазии и не приукрашивали положения рабочих.
Лично оба великих британца были гуманными, даже добрыми людьми. Но они ясно видели, что общество, которое они анализировали, по своей сущности антигуманно. Это они и отразили в своих сочинениях. Многие критики, даже настроенные в пользу трудящихся классов, обвиняли их, особенно Рикардо, в «цинизме». Но только будучи «циничной», классическая политическая экономия могла быть научной.
Смит и Рикардо близко подошли к пониманию прибавочной стоимости. Они видели, что ее источник — неоплаченный труд рабочих.
Но, изображая без прикрас непримиримую противоположность классов, они в то же время считали этот порядок вещей естественным и вечным. Они не понимали, что капитализм — это лишь определенная историческая стадия в развитии человечества. Это было главной причиной, почему английские классики не могли дать подлинно научную теорию прибавочной стоимости.
Вокруг учения Смита — Рикардо шла борьба.
Английские социалисты попытались обратить его против буржуазии. Если стоимость и доходы порождаются только трудом и одним трудом, а прибыль капиталистов и рента землевладельцев — лишь вычеты из полного продукта труда, то надо вернуть рабочему полный продукт его труда. Но они смотрели не столько вперед, сколько назад: в тот придуманный классиками идиллический «первоначальный мир», где работнику не надо было ни с кем делиться. Если Смит и Рикардо видели в капитализме осуществление общечеловеческих законов, то эти социалисты видели в нем только нарушение общечеловеческих законов. Такой социализм не мог быть научным.
Открытые противники классиков, отрицавшие трудовую стоимость и другие основы их учения, собирали силы. Но, выражая чаще всего интересы реакционного класса земельных собственников, они не могли рассчитывать на особую популярность.
Главное направление буржуазной экономической науки в первой половине XIX века состояло в перелицовке идей Смита и Рикардо, приспособлении их к интересам буржуазии. Француз Жан-Батист Сэй слегка «подправил» Смита, объявив, что в создании стоимости, доходов и богатства участвует не один труд, а три равноправных «фактора производства» — труд, капитал и земля.
Сэй искренне считал себя учеником и последователем Смита и во многих отношениях был им. Посидев в глубокомысленном одиночестве в большом темноватом классе Глазговского университета, где когда-то читал лекции профессор нравственной философии, доктор прав Адам Смит, он сказал, что теперь может умереть спокойно.
Объективно же его «поправки» означали, что из теории Смита изымалась ее прогрессивная сущность. У Сэя получалось, что прибыль и земельная рента — вовсе не вычеты из полного продукта труда, а законная доля владельцев капитала и земли в этом продукте.
Подобным образом английские рикардианцы «развивали» учение Дэвида Рикардо, который умер в 1823 году.
Буржуазная политическая экономия оставляла «отцов-основателей» только как иконы, прямо или прикрыто объявляя их устаревшими.
Вскоре она начала полностью рвать с трудовой теорией стоимости, не говоря уже о социальных следствиях этой теории. В 70-х годах XIX века начала развиваться так называемая субъективная школа в политической экономии. Усложненный и усовершенствованный экономический анализ был поставлен на службу идеям, совершенно лишенным того прогрессивного содержания, которое было в учении Смита — Рикардо.
Но еще ранее у Смита и Рикардо явился другой наследник, которого они никак не могли предвидеть: политическая экономия пролетариата — марксизм. Этого буржуазная наука до сих пор не может им простить.
Современный американский историк экономической мысли Джон Фред Белл, разоблачая «заблуждения» Смита, говорит:
«Утверждение, что труд должен считаться причиной и источником всякой стоимости, является серьезнейшим из всех заблуждений, но именно на этой предпосылке покоится теория стоимости в социалистических доктринах».
Другой американец, Пол Дуглас, выражается следующим образом:
«Итак, именно на вигских[7] страницах «Богатства народов» надо искать источник идей английских социалистов, а также и теоретической системы Карла Маркса».
…Маркс работал яростно. Из недр Национальной библиотеки к его столу подходили все новые и новые отряды книг. С непостижимой скоростью его рука скользила по бумаге, оставляя затейливую вязь строчек.
Французские цитаты прерывались короткими саркастическими или одобрительными замечаниями по-немецки. Англичан он сначала попробовал читать в подлиннике, но его знания английского языка не хватало, он терял время и раздражался. Пришлось перейти на французские переводы. Тетради записей и набросков стремительно плодились.
Иногда, просидев день в библиотеке, Маркс продолжал работу и дома. Случалось, что он почти не спал три-четыре дня сряду и становился раздражителен и резок. Только два человека действовали на него тогда успокаивающе — Женни и его новый друг и старый парижанин Генрих Гейне. Женни ходила на последнем месяце беременности.
