Татьяна Шипошина - Подготовительные курсы
Обзор книги Татьяна Шипошина - Подготовительные курсы
Татьяна Шипошина
Подготовительные курсы
«Я заблудился, как овца погибшая, взыщи раба Твоего, ибо заповедей Твоих я не забыл».
(Пс. 118:176)«Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай»
(Пс. 24:7).Пролог
– Удивительно, — произнёс декан нашего курса во время заключительной беседы со мной. — Мне казалось, что Вы будете хорошим студентом.
Мне тоже так казалось поначалу, поэтому я промолчал.
— Вот уж никогда бы не подумал, что Вы окажетесь…
Тут декан несколько замялся, потом улыбнулся, и всё-таки закончил:
— Что Вы окажетесь… таким дураком…
— Да, — ответил я.
— Что — «да»? — не понял декан.
— Видимо, так оно и есть, — подтвердил я.
Декан склонил голову набок и посмотрел на меня:
— Жаль, — произнёс он.
— Угу, — кивнул я.
— И Вы не станете проситься обратно? Кое-что можно было бы сделать.
— Спасибо.
— Спасибо — да? Или спасибо — нет?
— Нет.
— Тогда прощайте.
Я взял бумаги из рук декана, и вывалился из институтских дверей.
Окончен бал, погасли свечи…
Глава 1
Итак, я вылетел из института и передо мной встала проблема, о которой я практически не задумывался, пока проходил (пролетал, проплывал, проезжал) программу первого и второго! курсов.
Армия! Передо мной замаячил призрак прапорщика, поддерживаемый под руку призраком старшины. Не то, чтоб я боялся. Нет.
Просто… Сталько всего витает в воздухе, связанного с Армией… Да и всё внутри сигнализировало мне с малых лет, что Армия — отнюдь не моя стезя. Я даже в войнушку не любил играть!
Но — ничего не поделаешь. Короче, я оказался на врачебной комиссии в военкомате.
Меня перекидывали из кабинета в кабинет, и везде я оказывался непоправимо годен.
Я уже стал подумывать, что надо было бы мне как-то напрячься, и всё-таки сдать последнюю сессию. Не смотря на то, что учёба в техническом ВУЗе никак не подходила моей измученной душе. Как началась без желания, так и выдержала всего два курса.
Это тоже была не моя стезя! Не моя! Правда, где моя — я ещё не выяснил.
Мысль о сессии явилась столь же мимолётной, как непродуктивной. Я не люблю смотреть назад. Если часто смотреть назад, можно свернуть шею.
Переходя из кабинета в кабинет, я несколько тормознул на дерматологе. Вернее дерматолог тормознул меня. Дерматолог был древним, как… впрочем, вы уже догадались, как что был древним дерматолог.
Наверное, если выстроить в ряд всех больных с кожными и венерическими болезнями, которые прошли через руки этого деда, можно было бы раза два обогнуть земной шар по экватору. (Ну, полтора — уж точно!).
Дед приказал мне наклонить голову. Его очки съехали на нос. Он крякнул, и произнёс:
— Давно?
Дело в том, что я не идеален. (Вот уж удивил!). У меня на коже головы, под волосами, периодически появляются красные круглые бляшки, на которые я практически не обращаю, и никогда не обращал никакого внимания.
Бляшки эти тем больше шелушатся и чешутся, чем больше пакостей сваливается на мою бедную голову. А поскольку вылет из института — сам по себе довольно большая пакость, а ещё большая пакость — это всё, что пришлось мне выслушать после того, как пакость № 1 произошла со мной…
Ну, и кроме того… Нет, я нисколько не переживал от всего этого… Я не подавал ни виду, ни повода… а эти гадостные бляшки шелушились и шелушились… даже на бровях появились… на груди и на некоторых других местах, где у меня имелась какая-никакая, но растительность…
— Что? — переспросил я у деда-дерматолога, так как сналёту не понял, к чему относился его вопрос.
— Болеешь давно? — дед указал пальцем на бляшку на моей груди.
— Всю жизнь, — ответил я. — Когда — больше, когда — меньше.
— Странно, — пожал плечами дед, подходя к столу и листая моё дело. — Тут ничего не написано… Не отображено…
Хорошее слово употребил дед. «Не отображено»… А что, и где о нас отображено? Кто его отображает? И для чего? Кто и что может знать, например, обо мне?
Дед-дерматолог не дал мне поразмышлять. Призывная комиссия — не место для размышлений.
— Поедешь к доценту, — в приказном тоне произнёс дед. — Вот направление. Пусть доцент решает.
Как ни странно, когда я вышел за дверь кабинета, я разобрал, что было накарябано в направлении. Там было написано: «Псориаз?»
«Ещё этого не хватало, — подумал я. — Нужна мне эта головная боль! Ехать куда-то, непонятно из-за чего…».
Вечером мне пришлось показать направление матери.
После моего вылета из института мать ходила по дому с поджатыми губами. Весь её понурый вид, опущенные плечи и грустно-презрительное выражение лица говорили о том, какой я неблагодарный (свинья). Мол, столько сил было вложено в моё поступление, столько надежд возлагалось на меня, после того, как (я, бы,) институт закончил…
А теперь вот — впереди Армия, и нет просвета в моей непутёвой жизни… Ах, как трудно быть сыном, не оправдавшим надежд!
Если бы я ещё сам посокрушался! Да повинился! Да посыпал голову пеплом! Да побился бы лбом о стену! Но…
Мать покрутила направление в руках, не проявляя никаких чувств, кроме вышеизложенных.
— Нет у тебя никакого псориаза, — сказала мать. — Это у тебя такой дерматит… я забыла, как он называется… я в детстве тебя водила к врачу… Ну, там диету надо было соблюдать… не нервничать…
Мать стояла, держала направление в руках. Потом на её лице появилось странное выражение.
— Ты понимаешь… — тихо сказала она, — А ведь псориаз — это такая болезнь, по которой дают освобождение от Армии. Я вспомнила! У моей подруги муж не служил, потому, что у него псориаз! Это шанс! Тогда ты сможешь снова поступить в институт!
На лице матери появилось что-то, вроде улыбки. Как мало надо человеку!
Надежда! Человеку нужна надежда, в надежде на которую он начнёт строить планы и жить заново.
Мама, мама…
— Я поеду с тобой! Слышишь? К этому доценту я поеду с тобой!
Мама…
— Зачем?
— Ты дурак, или прикидываешься?
Я промолчал. Эх, мама…
— Ты пойми, — тихо сказала мать. — На взятки у нас денег нет. Да я и не стала бы их давать. А вдруг…
Глава 2
Надо сказать пару слов о моей матери. Конечно, такая женщина достойна гораздо большего количества слов, чем пара.
Она, действительно, не стала бы давать взяток, чтобы я откосил от Армии. Даже если бы у нас были деньги. Но денег у нас не было, и эту тему вообще не стоило поднимать.
Моя мать — учительница. Училка. И я — по жизни — училкин сын. Я, наверное, и помирать буду училкиным сыном, как родился.
Интересно, что заставляет человека (девочку, девушку юную) подавать документы в пед. институт? Вот заставь меня сейчас подать документы в пед. институт! Заставь! Скажи, что примут без экзаменов, или — что я в Армию не пойду. Бр-р-р-р…
Только — не пед.! Только не входить каждый день в класс, к таким, как я!
Это какой же надо набраться смелости, чтобы учить меня!
Чтобы заставить меня слушать то, что я не хочу!
Чтобы заставить меня тихо сидеть, не разговаривать! Это же надо уметь — применять весь аппарат насилия, не прикладая рук, а только мозги!
Чтобы посеять среди меня «разумное, доброе, вечное»… А так же — втиснуть в меня кучу бесполезной информации.
А ведь есть ещё претензии на то, чтобы меня воспитать, и даже! (даже) изменить. В лучшую сторону, разумеется.
Мать ещё и обижалась, что я не хочу продолжать учительскую династию!
Теперь представьте себе, что эти самые слова слышит моя мать, и ещё пытается на них ответить.
«Ах ты бедное, дитятко неразумное, — говорит мать, когда у неё хорошее настроение. — К тому времени, как у тебя родится собственный сын, ты снизишь обороты! А когда твоему сыну исполнится семь лет и ты поведёшь его в школу, ты уже будешь готов к тому, чтоб выслушивать подобные тирады от своего отпрыска».
Моя мать — неисправимая оптимистка. Она свято верит, что у меня будет сын, которого я захочу отдать в какую-нибудь спецшколу.
А что делать, если за столько веков существования человечества ещё никто ничего нового не придумал, как учить и натаскивать своих отпрысков.
Но каково быть натаскиваемым! Становясь взрослыми, люди об этом забывают.
Однако многие помнят о том, что у них была злая училка.
Несправедливая училка! Дура-училка!
— Мам, а у тебя тихо на уроках? — спрашивал я мать, сам став учеником сознательных классов.
— Тихо, — отвечала мать.
— А ты кричишь?
— Нет. Ну, очень редко.
— А тебе легко работать?
— Нет. Достают…
— Кто?
— Ну, во-первых — дураки. Всяких видов и разновидностей.
