Хорст Герлах - В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946
Пастух сказал мне, что он скоро пойдет в коровник; не дожидаясь его, я отправился один и принялся кормить животных. Постепенно, один за другим все местные жители собрались в коровнике. Многие слышали, что работать было безопаснее всего – русские уважали тех, кто трудится. И это предположение впоследствии оправдалось. Как только мы начали доить коров, появилась целая толпа русских, чтобы налить себе молока. Они шли, пока не забрали все молоко. Уж потом мы приспособились и научились хитрить, оставляя немного молока себе. Это было необходимо, так как среди наших беженцев было несколько малолетних детей. Когда я пошел к амбару за соломой, то увидел реактивные установки, те самые, которые стреляли всю ночь. Они назывались «сталинские органы» и могли выстреливать по 16 ракет за очень короткий промежуток времени.
В глубокой задумчивости побрел я в обратную сторону и по пути обнаружил стоявшие наготове повозки, приспособленные для нашего побега на запад. Здесь передо мной открылась все та же удручающая картина. Все было разграблено. Я поднял какие-то документы, валявшиеся в снегу и уже успевшие промокнуть, и понес их в дом. Это были наши банковские счета и другие ценные бумаги.
Жестокость
Немного погодя до нас дошли ужасающие новости о наших соседях. Один фермер, работавший начальником пожарной части в нашей деревне, собственноручно застрелил своего восьмидесятивосьмилетнего отца, а затем покончил жизнь самоубийством. Он не желал идти в плен. А над его женой и дочерью, так же как и над другими женщинами в деревне, русские надругались. Жена другого фермера, которую пытались изнасиловать, прыгнула в колодец, и ее крики скоро поглотила ледяная вода. Потом советские солдаты вытащили ее тело и бросили на навозную кучу. Чтобы избежать столь кошмарной участи, некоторые семьи заперлись в одной комнате и попытались отравиться газом. Кто-то из русских отнесся к ним с состраданием и попытался спасти их, выбив окна в доме, но к тому моменту они все уже были без сознания.
Одного двадцатипятилетнего мужчину, который был глухонемым, застрелили, посчитав, что он специально молчит, чтобы избежать участи пленного, а на самом деле является солдатом.
Жену нашего соседа также застрелили, а ее невестке удалось выпрыгнуть в окно с восьмидневным ребенком на руках и спрятаться в стоге соломы. Другая наша соседка умерла от разрыва сердца, когда на ее глазах убили старшего сына, а мужа и второго сына забрали в Россию. Еще одной соседке выстрелили в живот. Она умерла не сразу – еще долго мучилась, испытывая неимоверные страдания. У нее осталось четверо детей. Один попал в плен к французам. Другой сумел убежать, но позднее русские все равно поймали его. Двух других, самых маленьких, приютили наши женщины, оставшиеся в живых. В семье нашего учителя не осталось никого. Один сын погиб где-то в Англии, другой – на Восточном фронте, а самого учителя и его жену угнали русские, и мы никогда больше не слышали о них. Похожая участь постигла и семью нашего бакалейщика. Родителей депортировали, один сын погиб в бою и лишь два сына остались в живых. В нашей деревне во всех семьях все мужья были либо убиты, либо взяты в плен. Только один чудом остался дома.
Часто русские солдаты отрывали детей от матерей и забирали их в лагеря. Многие умерли в дороге, а многие впоследствии дома, зараженные венерическими болезнями, которые дико распространились после нашествия наших «освободителей». Одна женщина, работавшая у нас, потеряла троих дочерей: одна умерла дома, а двух других переправили в концентрационный лагерь, находящийся в Уральских горах. Два моих дяди умерли в плену, а тетя утопилась в озере вместе с ребенком, не в силах больше терпеть издевательства.
Продолжение кошмара
Последующие дни и ночи наступивший кошмар не прекращался. Русские солдаты шли и шли, продолжая бесчинствовать. В промежутках между их налетами мы часто наблюдали за «сталинскими органами». Теперь мы поняли, как они стреляют. Перед тем как начиналась стрельба из них, солдаты начинали пронзительно кричать; позднее мы поняли: эти крики означали, что те, кому дорога жизнь, не должны подходить к установкам, пока идет стрельба. Пуск ракет осуществлялся дистанционно. Они производили страшный шум и сопровождались огненным хвостом. Несколько минут спустя они были в воздухе, и каждый понимал, что их цель – достигнуть города. Я подозревал (и позднее солдаты подтвердили этот факт), что было очень непросто поразить конкретную мишень из такого рода оружия. Выпускаемые снаряды охватывали сразу широкую территорию, поэтому солдаты нервничали, не зная, куда попадет следующая ракета.
Спустя какое-то время обстановка стала поспокойнее. Казалось, русские выполнили самую необходимую часть своей миссии. Лишь несколько дезертиров пришли на нашу ферму за женщинами, часами и драгоценностями. «Партизаны», или, как мы называли их более подходящим словом, паразиты, были солдатами, сбежавшими из армии. У большинства из них отсутствовала совесть; они стреляли, куда им вздумается. Тем не менее, когда в деревне появился русский офицер, они сели на велосипеды и быстро сгинули, направившись дальше разорять дома, в которых и так уже почти ничего не осталось. За эти дни наш дом превратился в сточную канаву. Здесь воняло, как из выгребной ямы. Моя мать и некоторые девушки, работавшие у нас, отмывали его от погреба до крыши, чтобы сделать его снова пригодным для жилья.
Казалось, русские не могли нарадоваться, катаясь на велосипедах. В те дни это занятие так поглотило их, что стало чуть ли не их новым национальным видом спорта. Почти никто из них никогда не сидел на велосипеде раньше. Им было не важно, накачаны шины или спущены, главное, чтобы колеса крутились. За монгольскими солдатами наблюдать было смешнее всего. Они часами не слезали с велосипеда, взад и вперед катаясь по дороге.
Глава 5
Немецкая стратегия
4-я армия под командованием генерала Хоссбаха, являвшегося одним из выдающихся генералов немецкой армии, пыталась делать все, чтобы избежать попадания в окружение русских. Полковнику Шофнеру был дан приказ держать оборону Эльбинга. Он проделал блестящую работу. Мы отрыли траншеи вокруг города, но для такого рубежа обороны требовалось не менее трех дивизий, а полковник Шофнер не имел даже одной. Поэтому все, что он мог сделать, это поставить защитников на окраинах города. Позднее, в своем рапорте от 23 января, он написал: «Я получил телефонный звонок. Вражеские танки только что прошли армейские казармы и теперь движутся в центр города».
Он быстро собрал несколько боевых групп для того, чтобы обезвредить танки. Самым главным его опасением являлось то, что толпы беженцев ждали своей очереди на железнодорожной станции, чтобы быть эвакуированными на запад, и теперь могли быть расстреляны надвигающимися русскими танками. Он слышал взрывы и грохот. И почти сразу он получил информацию по телефону, что четыре танка уничтожены, а еще три покинули город через северные ворота.
