Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого
— Мы добьемся, чтобы тебе отгородили участок…
Тогда же мы собирались на день рождения Володи — 25 января. Куча гостей… Был, конечно, и Эдик. Все шло прекрасно…
Приезжает Фарида. «Как Париж? Как Париж?..» Мы ходим к ним, они ходят к нам. Один или два раза ко мне приезжали режиссеры — поработать. Все хорошо, все замечательно… Я уезжаю в деревню, а возвращаюсь прямо туда — ведь еду домой! Я приехал в Москву, потому что в очередной раз должна была приехать Марина…
Приезжаю на дачу — Володин дом закрыт. Захожу к Эдику, он дома один…
— Что, Жанна поехала встречать Марину?
— Да-да…
— А ты чего? Поехали вместе…
— Да нет… Ты поезжай…
— Ну хорошо, я поеду… А ты приедешь позже…
И еще я оттуда позвонил Жанне:
— А почему дом закрыт?
— А ты что, ничего не знаешь?
— Нет!
— Ну, приезжай, расскажу…
И от Жанны я узнал странную историю… В один прекрасный день Фарида заявляет Жанне:
— Ты знаешь, тут приходили рабочие из дачного кооператива и отрезали газ. Отрезали категорически!
Дом остался без отопления, и Жанна уехала в Москву.
И как раз в это время приезжает Марина, и сразу ко мне:
— Артур, ты почему отказался от дачи?
— Как это — отказался?!
Оказывается, в Париже Марина спросила у Фариды — как там дела? Она ответила, что ничего не получается — Артур отказался.
Так вот, я и говорю Марине:
— Как это я отказался от дачи? Мы там живем…
Марина:
— Тогда я ничего не понимаю! А Фарида мне говорила, что ты отказался…
— Ну, давайте выясним…
Я звоню Эдику, и мы едем к нему: Марина, Халимонов, Туманов, Янклович с папкой счетов, Абдулов и я… Приезжаем. Володарский сидит за столом. Мы садимся тоже. Я спрашиваю:
— Эдик, в чем дело?
Марина:
— Фарида, почему ты мне сказала, что Артур отказался?
— Это когда я тебе сказала?
— Ну, когда ты приезжала в Париж… Я еще у тебя спросила…
— Ты врешь, ты врешь, ты врешь!
— Фарида, это ты говоришь? Посмотри на меня! Это я вру?
Фарида, красная, не глядя на нее:
— Да, ты врешь!
А я все к Эдику обращаюсь:
— Эдик, в чем дело?
И тут Володарский ответил, я помню дословно:
— Дело в том, что существование этой дачи самым неблагоприятным образом отражается на мне, на моем творчестве и на моей репутации!
— Да ты что, Эдик?!
— Ну, я дал всего одну свою вещь в «Новый мир», и ее зарубили, потому что один член редколлегии живет здесь, на Красной Пахре, а всем известно, что здесь происходит.
— А что здесь происходит, я не могу понять?
— Тут собираются диссиденты, тут пьют! В общем, я решил, что этого дома не должно быть… Мне нужно этот дом разобрать.
И тут Марина, да и все мы стали ему говорить, что это — ерунда, что надо подождать, что он потеряет всех своих друзей… В общем, мы предлагали Володарскому разные варианты:
— Ну, хорошо, заплати двадцать тысяч, но пусть дом останется!
Потом предложили, чтобы мы. все вместе заплатили наследникам, — дом будет принадлежать Володарскому, но в памятные дни мы будем здесь собираться.
(Да, видно у Фариды с Эдиком перед этим произошел какой-то крупный разговор. Там висела фотография Володи, и стекло в рамке было разбито — это я хорошо запомнил.)
На все наши предложения Володарский ответил:
— Нет, дом надо снести!
Тогда Марина говорит:
— Все понятно. Но скажите мне, Эдик и Фарида: почему мебель, которую я везла из Англии, посуда, покрывала, даже постельное белье — почему наши с Володей вещи — почему они здесь, у вас?
Эдик, глядя в стол, ответил:
— Мы все это возместим…
Когда мы уходили, я ему сказал:
— Ну, хорошо. Но, если, Эдик, ты думаешь, что это тебе так пройдет, — ты ошибаешься.
Мы уехали.
Марина обозлилась совершенно и пошла в Моссовет. Я как доверенное лицо пошел с ней — на прием к Промыслову… И Моссовет принял решение: в виде исключения участок Володарского разделяется, а дача Высоцкого передается наследникам. И Промыслов поздравил Марину с таким решением. Марина уехала, а я встретился с юристом Моссовета, который мне сказал:
— Ну, конечно, Володарского надо наказать — ведь хочет оставить себе все. Но тут придется оформить кое-какие документы.
Снова прилетела Марина, и снова мы пошли к Промыслову. Нас принял его заместитель — Степанов, и нам сказали, что уже нет никаких препятствий, все окончательно решено… Я звоню тому юристу, который говорит, что документы еще не готовы, а потом вдруг:
— А что это Вы мне звоните?
И повесил трубку. Я, конечно, поехал к нему:
— Как так — решение ведь принято…
— А кто Вам сказал, что оно принято?
— Промыслов.
— Вот и обращайтесь к нему…
И тут я понял: что-то произошло, но еще не знаю, что именно.
Прихожу домой, звоню своему режиссеру, с которым назавтра мы должны лететь в Ташкент. Мы говорим, говорим, говорим… И вдруг весь наш разговор фоном начинает воспроизводиться с самого начала. Этот режиссер замечает:
— Артур, ты слышишь, как грубо «они» работают?
— Да, аппаратура работает неважно…
А еще раньше я три раза подряд заходил к своему приятелю, и он мне сообщает:
— Артур Сергеевич, Вы третий раз ко мне заходите, и третий раз у подъезда дежурит машина КГБ…
— Да брось ты, при чем здесь я? У тебя, может быть, какие-то дела…
Но я стал посматривать, и действительно, ездят за мной! В открытую! Да что такое?! И, наконец, один мой товарищ (не буду называть его фамилию) рассказывает мне:
— Ты знаешь, Артур, один человек из КГБ недавно у меня спросил: «Что это — Макаров интересуется валютой?» — «Да Вы что?! Этого не может быть!»
В конце концов выяснилось, что имеется заявление Володарского в Комитет Госбезопасности, что я вывез архив Высоцкого за границу и получил за это от Марины Влади крупную сумму в валюте.
И вот дело дошло до того, что раз Володарский ломает дом, то пусть он хоть наследникам заплатит. И мы с Севой Абдуловым приехали на заседание дачного кооператива «Красная Пахра». Это было уже весной. Всех присутствовавших я, конечно, не знал, но слева от меня (это я выяснил потом) сидел Эльдар Пархомовский. Я излагаю нашу версию… Володарский говорит, что он не мог этого допустить, что там бордель, пьянки, что дачу он присвоить не хотел, что он готов выплатить стоимость дома, но только в разумных пределах. Потому что «Янклович, который обокрал Володю, раздул смету», и что он может это доказать, и проч., и проч….
Писатели, конечно, больше беспокоились, чтобы не было прецедента разделения участка… Долго все это длилось, потом встает Пархомовский и говорит:
