Джорджина Хауэлл - Королева пустыни
В ответ на эту изящную речь леди Оллифф разразилась слезами.
10 августа после скромной свадьбы в небольшой церкви на Слоун-стрит пара провела медовый месяц в Вашингтоне, в гостях у любимой сестры Флоренс Мэри и ее мужа Фрэнка Ласселса, в то время секретаря британского посольства. Вернувшись в Лондон, они сели на поезд, идущий на север. Впервые возвращаясь домой, Флоренс дрожала от волнения перед тем, что для нее (как, наверное, и для любой новобрачной и мачехи) должно было стать событием огромной важности. Как наследник директора Северо-Восточной железной дороги Хью Белл принадлежал к высшей транспортной аристократии. В Миддлсборо начальник станции снял шляпу и проводил их до поезда в Редкар. Через много лет дочь Флоренс леди Ричмонд вспоминала случай, когда она провожала отца на вокзале Кингз-Кросс и они стояли вместе на платформе. А поезд после окончания посадки не отправился вовремя. Отметив это опоздание, они продолжали разговор, пока к ним не подошел охранник и не сказал: «Если вы соблаговолите закончить разговор, сэр Хью, – тут он снял шляпу, – то мы готовы отправляться». У поезда на Редкар и обратно был личный остановочный пункт для Беллов – маленькая платформа внутри сада Ред-Барнс. Хью, возвращаясь домой с завода, мог просто выйти из поезда и пройти через розарий мимо фонтана к своей задней двери. Гертруда, которая всегда там ждала, радостно его встречала. Когда она была маленькой, он заносил ее в дом на плечах, потом, когда чуть подросла, она сама хватала его портфель и бежала рядом, что-то рассказывая звонким голосом.
Когда пара вернулась из свадебного путешествия, дети были вымыты, причесаны и встречали прибывающих на платформе Беллов. За ними выстроились слуги, готовые сделать реверанс или поклониться. Флоренс, надеясь установить с детьми близкую связь с самого начала, была намерена сразу по прибытии попросить Гертруду и Мориса показать ей весь дом до самых дальних уголков, от подвала до чердака. Однако, к ее отчаянию, к ним в Миддлсборо присоединился брат Хью Чарльз, который из самых лучших побуждений, но с полным отсутствием чуткости увязался за ними в Ред-Барнс. Столь же неромантичный Хью направился прямо в свой кабинет на первом этаже и стал смотреть бумаги.
Брошенная с Чарльзом в гостиной, страстно желая, чтобы он ушел, Флоренс вела рассеянный разговор, а ее деверь прочно сидел в кресле, тоже думая, что сказать.
Довольная Ада уехала в Лондон, а для восьмилетней Гертруды и пятилетнего Мориса началась новая жизнь. Поскольку дети такого возраста не предполагают, что у родителей есть собственная жизнь, от них не зависимая, они были потрясены известием, что отец женился на Флоренс. Позже, обсуждая свою новую мачеху, Морис выдвинул гипотезу, что ей восемьдесят, но сестра возразила, что она намного моложе. Наверное, предположила Гертруда, Флоренс шестьдесят. Бедняжке Флоренс на самом деле исполнилось двадцать четыре, и она была на восемь лет моложе Хью.
Так в жизнь Гертруды вошла эта женщина с добрым сердцем, больше всех повлиявшая на ее становление. Иногда Флоренс вступала с ней в конфликты, но ее влияние всегда было основательно и позитивно. У Флоренс имелось много талантов. Она тонко воспринимала музыку и литературу, писала книжки, эссе и пьесы, могла найти общий язык с любым человеком и глубоко интересовалась социологией и обучением детей. Все, что она делала, лежало в границах ролей, которые она считала для женщины самыми важными: ролей жены и матери. Флоренс беззаветно отдала себя семье, ведя при этом общественную жизнь, которая заработала ей признание и в результате привела ее к титулу дамы Британской империи. Самодельные драмы и комедии, которые она любила писать, изначально предназначались для детских спектаклей на Рождество и другие семейные праздники. Через некоторое время, вмешательством ее театральных друзей, три ее пьесы были поставлены в театре «Вест-Энд». Что характерно, она решила оставить эти пьесы анонимными.
Флоренс сперва привели в недоумение северные манеры. Познакомившись с соседями, она стала устраивать домашние приемы по вторникам с легким (безалкогольным) угощением, приглашая на них семейные пары. И с удивлением обнаружила, что йоркширцы не рвутся сопровождать своих жен на подобные мероприятия. Ее биограф Кирстен Ванг отмечает, что одна леди, придя с мужем к Беллам, обескуражила Флоренс, сообщив шепотом: «Я сумела привести мистера Т. Уж как пришлось постараться!» Считая, видимо, что численность гарантирует безопасность, женщины приходили вместе, садились как можно дальше друг от друга, после чего воцарялось молчание. Флоренс, в отчаянии предлагая им кресла поближе к огню, встречала такой ответ: «Спасибо, мне и тут хорошо». В одной из своих книг Флоренс пишет о своей героине, учительнице, приехавшей на север: «Девушке нелегко было с прямодушными йоркширскими женщинами, среди которых она оказалась… В этом жизненном слое если человеку нечего сказать, он ничего и не говорит, а когда говорит, то его манера говорить все в лоб ее еще больше обескураживала. И все же нельзя сказать, что женщины относились к ней без доброты, пусть и своего рода».
Однако новая миссис Белл упорно гнула свою линию, и вскоре ее «приемы» стали обязательным элементом жизни города.
Но Флоренс больше интересовалась укреплением отношений с детьми Хью. Восьмилетняя Гертруда рассматривала ее вдумчиво. В этой чужой женщине, ворвавшейся в семью, было что-то незнакомое ребенку: парижский лоск и в манерах, и в одежде. Хотя Флоренс по сути своей была серьезна и склонна к морализаторству, она никогда никого не критиковала за интерес к своей внешности и не осуждала любовь к предметам одежды как легкомыслие. Она тщательно взвешивала свои суждения на эту и другие темы и высказывала их не прямо. Женщина деликатная, она предпочитала излагать свои взгляды в виде рассказов или эссе. В одном из них она писала о своей героине:
«Урсула обладала тем, что французы называют “жанр”… Наиболее близкий английский аналог этого слова – “стиль”, но оно подразумевает энергию и напор. Что до “жанра” – это скорее внутреннее качество его носителя не зависит от одежды – скорее от того, как ее носят. В английском языке этого слова нет – видимо, само качество встречается так редко, что нет смысла заводить для него отдельный термин».
Следуя примеру Флоренс, Гертруда, в свою очередь, приобретала «жанр», так что люди, видевшие ее впервые, замечали ее «мейфэрские манеры и парижские платья». Но Флоренс никогда не следовала моде. Она всю жизнь так и носила эдвардианскую одежду, даже в 1920-м, когда все другие женщины перешли на короткие юбки. Ее внучка вспоминает, как однажды Флоренс поскользнулась и упала на мостовой Лондона. Девочка поразилась, увидев под юбкой у Флоренс самые обыкновенные ноги. Склонная к соблюдению формальностей, Флоренс почти все время, в помещении и на улице, носила серые шелковые перчатки и даже на пианино играла в них.
