Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте
Внутри фермы прямо на полу главной большой жилой комнаты лежало пятеро наших солдат; двое из них были уже мертвы, хотя их тела даже еще не успели остыть. Санитар- носильщик, оказавшийся уравновешенным и спокойно говорившим человеком средних лет, доложил мне:
— Это ужасно. Впервые в жизни я испытываю отчаяние, герр ассистензарцт. Теоретически я, конечно, все это представлял себе и раньше. Но один только вид настоящих, реальных ранений напрочь вышибает из головы все теории! — умоляюще глядя на меня, проговорил он. — Надеюсь, эти двое умерли не по моей вине. Я старался делать все, что мог…
— Не изводитесь так. Они в любом случае были уже не жильцы, — попытался приободрить его я, осматривая тем временем троих еще пока оставшихся в числе живых раненых. — Насколько я вижу, вы вполне хорошо поработали, так что не переживайте по поводу позабытых теорий.
В самую первую очередь я занялся раненным в брюшную полость. Пуля вошла в нижнюю часть живота, прошла навылет и вышла в средней подреберной части спины немного левее позвоночника. Лицо солдата было мертвенно-бледно и перекошено болью, на лбу блестели крупные капли пота.
— У вас обычное сквозное ранение брюшной полости, — со всей определенностью и как можно более беззаботно сказал я ему, как будто бы речь шла о пустяковой царапине живота. — Думаю, что внутренние органы и кишечник повреждены не слишком сильно — во всяком случае, не смертельно. Вас необходимо безотлагательно прооперировать. Единственную по-настоящему серьезную опасность для вас сейчас представляет внутреннее кровотечение, но если вы были ранены уже пару часов назад и до сих пор живы — то выживите и дальше, — проговорил я с обнадеживающей улыбкой. — Санитарная машина уже дожидается снаружи. Она доставит вас в госпиталь, где вас сразу же прооперируют. Не волнуйтесь. Считайте, что вы уже на полпути домой.
Когда его искаженное гримасой боли лицо немного расслабилось, он смог мне чуть-чуть улыбнуться, а я тем временем осторожно обработал входное и выходное пулевые отверстия, закрыл их тампонами, закрепил их и завершил процедуру нанесением особого дезинфицирующего и герметизирующего состава из целлюлозы. Немного подумав, я еще и выстриг ножницами остатки пропитанной кровью, потом и грязью гимнастерки вокруг обеих ран. Санитар-носильщик помог мне подвязать колени раненого к его шее в положении у подбородка — с тем, чтобы максимально расслабить мышцы живота. Сделав ему болеутоляющий, успокаивающий и противостолбнячный уколы, я плотно укутал его на носилках теплым одеялом, заполнил карточку ранения, и мы отнесли его в санитарную машину. Закончив с первым раненым, я сразу же приступил ко второму. Ранение головы. Без сознания. Обработав и перевязав рану, я отправил его вслед за первым.
У третьего солдата было сквозное пулевое ранение верхней части бедра. Резиновый жгут для остановки кровотечения был наложен правильно, сверху от раны, и затянут не слишком сильно, но сделано это было, судя по всему, уже довольно давно — нога онемела уже почти полностью. Я достал из своей медицинской сумки приготовленный как раз для таких случаев зажимный хомутик и велел санитару-носильщику снять с бедра жгут. Как только это было проделано, из перебитой пулей артерии стала пульсирующе выбиваться кровь. К счастью, артерия была не главной, иначе шансы на спасение ноги были бы слишком малы.
Я прижал к ране ватный тампон и одним-единственным точным надрезом ножниц немного удлинил ее вверх. Затем, убрав тампон, я быстро зажал край артерии хомутиком. Кровотечение из нее прекратилось, и кровь более активно устремилась по другим неповрежденным артериям в кровеносную систему ноги, которая за последние пару часов омертвела уже почти бесповоротно. Раненый вопросительно посмотрел на меня.
— Теперь нам придется немного подождать и посмотреть, не утратили ли вены вашей ноги своей способности пропускать через себя кровь. Если наполнение кровообращения окажется достаточным, то это вернет вашу ногу к жизни. В вашем случае, я думаю, все будет хорошо, — заверил я его.
— Герр ассистензарцт, — послышался негромкий голос санитара-носильщика, — здесь одна крестьянка сварила для вас большущую банку кофе.
С огромной благодарностью я принял банку горячего дымящегося кофе от пожилой женщины, которую заметил только сейчас. Взглянув на наручные часы, я увидел, что было уже 3.15 дня. Мы пребывали в состоянии войны с Россией ровно двенадцать часов, однако в последний раз я ел и пил что-то кроме воды уже восемнадцать часов назад. Есть совершенно не хотелось, но жажда была просто ужасной.
Женщина сама налила кофе в большую кружку и подала ее мне, проговорив на хорошем беглом немецком:
— Я так счастлива, что пожары миновали наш дом! Моя мать была немкой — из Прибалтики, а когда я была маленькой девочкой, то даже жила два года в Берлине. Вот уж были счастливые деньки — старые добрые времена!
— Добрые времена возвращаются! — с благодарностью заверил ее я и, улыбнувшись, произвел кружкой движение, какое делают при провозглашении особо торжественных тостов. Кофе оказался настолько неожиданно вкусным, что, допив первую кружку, я тут же, уже сам, налил себе вторую.
В какой-то из задних комнат вдруг раздался резкий звук расколотого пулей оконного стекла.
— И вот так целый день! — горестно посетовала женщина. — Это русские стреляют из того леса, что за домом.
Я выбежал наружу и подозвал к себе двоих из штольцевской роты.
— Сдается мне, что вы не слишком-то сильно расстарались, чтобы вычистить оттуда всех русских! — набросился я на них.
— Мы прочесали весь этот лес вместе с обер-лейтенантом Штольцем — ни одна мышь не ускользнула бы! — с невозмутимым достоинством ответил мне унтер-офицер.
— А кто же это тогда стреляет? — продолжал настаивать я.
— Возможно, герр обер-лейтенант, что что-нибудь да должно остаться и для следующих за нами частей второй линии, чтобы им было о чем писать в письмах домой.
— Имя?! — резко оборвал я его.
— Шмидт, герр ассистензарцт.
— Профессия?
— Юрист, герр ассистензарцт. Адвокат, с вашего позволения.
— Не удивлен. Большой остроумник, не так ли? Так вот, господин остроумник, в данный момент вы находитесь у меня в подчинении и поэтому будете неукоснительно выполнять все мои распоряжения. Ясно?
— Да, герр ассистензарцт.
— Ну так и присматривайте за этими русскими в лесу, чтобы вели себя тихо!
— Zu Befehl! (Слушаюсь!) — продолжая нахально паясничать, ответил он мне и картинно вскинул свой легкий ручной пулемет, направив его на лес и изобразив на лице суровую решимость. Прежде чем он успел натешиться своей дешевой клоунадой, еще одна русская пуля пробила вдруг крышу нашей санитарной машины. Махнув рукой на замершего в идиотской позе юриста, я велел шоферу перегнать автомобиль в более подходящее для укрытия место за домом, а сам поспешил вернуться в дом к «своей» ноге. Она заметно порозовела, и когда я стал щипать раненого за бедро и даже за пальцы, он уже ощущал это. Теперь венозное кровообращение можно было считать относительно удовлетворительным. Итак, пора было возвращаться обратно, время в нашей ситуации было исключительно дорого. Зажимный хомутик надежно предотвращал кровотечение из поврежденной артерии. Я не стал его трогать, но все же решил подстраховаться и наложил на артерию жгут локального действия — на тот случай, если хомутик вдруг сорвется. Сделав солдату противостолбнячную прививку, я собственноручно вместе с санитаром-носильщиком отнес его в санитарную машину.
