Фрэнк Заппа - Настоящая книжка Фрэнка Заппы
У него не было микшерского пульта, и он сделал его сам — из старого туалетного столика сороковых годов. Убрал зеркало, а в середине, где, по идее, должна храниться косметика, установил металлическую плиту с ручками в духе Бориса Карлоффа.
Он смастерил самодельный пятиканальный магнитофон для полудюймовой ленты — в те времена, когда промышленность выпускала почти сплошное моно. (По-моему, восьмиканальный магнитофон был тогда только у Леса Пола. Буфф мог делать наложение, как и Лес Пол, но примитивнее.)
Он хотел стать автором-исполнителем и потому слушал все новые популярные пластинки, искал в них зацепки и создавал собственные, перегруженные зацепками копии.
Он сам научился играть на пяти основных рок-н-ролльных инструментах: барабанах, басе, гитаре, клавишных и альт-саксофоне, — а потом сам выучился петь.
Он записывал мастер-копии готовых песен, ехал в Голливуд и пытался всучить их напрокат фирмам «Кэпитол», «Дел-Фай», «Дот» и «Ориджинал Саунд».
Некоторые из этих мелодий и вправду приобрели «популярность местного масштаба». «Прибой Тихуаны» (где Пол играет один с наложением) долго держался на первом месте в Мексике. На второй стороне пластинки я на гитаре играл свою инструментальную вещь под названием «Груньон-ский бег». Пластинку выпустила фирма «Ориджинал Саунд», и на конверте значилось: «Голливудские увещеватели».
С Буффом я проработал около года, а потом у него возникли финансовые затруднения, что грозило потерей студии.
Помните очень дешевый ковбойский фильм, сценарий которого в 1959 году написал мой школьный учитель английского? После бесконечных проволочек «Беги домой не торопясь» (с Мерседес Маккэмбридж в главной роли) был закончен и озвучен в 1963 году. Мне даже заплатили — правда, не все, но большую часть. Я купил новую гитару, а на остальные деньги «приобрел» у Пола «Пал-рекордз». Другими словами, взял на себя аренду помещения и остаток долга.
Тем временем брак мой распался. Я подал на развод, выехал из дома на Джи-стрит и поселился в «Студии 3.», с головой окунувшись в запись-перезапись — безостановочную, по двенадцать часов в день.
У меня не было ни еды, ни душа, ни ванны; один промышленный слив, где я умывался. Так бы я и помер там с голоду, если б не Мотор Шервуд. Я знал его еще по Ланкастеру. Он приехал в Кьюкамонгу и понятия не имел, где остановиться, вот я и предложил ему пожить вместе со мной в студии.
Мотор прекрасно разбирался в автомобилях и вдобавок играл на саксофоне — полезное сочетание. Когда наконец образовались «Матери», он работал у нас гастрольным менеджером, а позже вошел в состав группы.
В один прекрасный день Мотор какими-то подпольными путями раздобыл в передвижном хранилище крови ящик с продуктами. В ящике было растворимое картофельное пюре (до сих пор не пойму, зачем кровомобилю возить с собой картофельное пюре, однако Мотор утверждал, что взял пюре именно там), а еще растворимый кофе и мед.
К тому времени я застолбил еженедельные выступления по выходным в заведении «Деревенский трактир» в Сан-Виллидже, в восьмидесяти милях от Кьюкамонги. Зарабатывали мы до четырнадцати долларов в неделю (семь за вечер) минус бензин.
На эти деньги я покупал арахисовое масло, хлеб и сигареты. В один из выходных мы решили кутнуть и купили целый брикет плавленого сыра «Велвита».
И снова меня дома
В Деревне Солнца ждут,
Где за Пальмовой Долиной
Индюшатники бегут.
Решенье мое твердо.
Еду я наверняка опять в Деревню
Солнца, не дай бог только ветер
Поднимется слегка.
Сдеру с твоей машины краску
И залеплю стекло.
Как люди это терпят?
Им просто повезло.
Ведь все они на месте
(И даже Джонни Франклин)
Там, в Деревне Солнца,
Там, в Деревне Солнца,
Сынок, в Деревне Солнца —
А ты в Деревне Солнца,
Что делать будешь там?
Малышка Мэри и Тедди, и Телма там,
Где проходит проспект Долины Пальм,
Мимо Деревенской гостиницы с рестораном
(Мне сказали, их нет — надеюсь, наврали).
Где ж пьянчугам еще любоваться голубыми огнями?
«Деревня Солнца» из альбома «Роки и везде», 1974.
В ланкастерской средней школе я собрал свою первую группу «Отрубоны». Название появилось в тот день, когда кое-кто из ребят, выпив мятного шнапса, противозаконно добытого у чьего-то старшего брата, отрубился.
В то время это была единственная ритм-энд-блюзовая группа на всю пустыню Мохаве. Трое ребят (Джонни Франклин, Картер Франклин и Уэйн Лайлз) были чернокожими, братья Салазары — мексиканцами, а Терри Уимберли представлял все прочие угнетенные народы земли.
В Ланкастере царил тогда экономический бум. В город хлынули технари (вроде моего отца), которые волокли семьи в это захолустье и нанимались на военно-воздушную базу Эдвардз делать баллистические ракеты. Уроженцы городка, сыновья и дочери владельцев люцерновых полей и фуражных складов, смотрели на приезжих свысока. Мы были людьми «снизу» — этим словом описывался любой, кто не происходит из местности высоких пустынь, где расположен Ланкастер.
В школе сложилась строгая неофициальная иерархия: общественная элита (спортсмены и капитаны болельщиков) были просто побочными продуктами размножения придурков и сумасбродов, заправлявших местной торговлей фуражом и зерном. Низшая ступень социальной лестницы, согласно расстановке 1957 года, была отдана детям чернокожих, которые разводили индеек за Палмдейлом и Сан-Виллидж. Чуть повыше нашлось местечко и мексиканцам.
Многим не давало покоя, что наша группа «смешанная». Дело осложнялось еще и тем, что перед моим приездом кто-то устроил на ярмарочной площади ритм-энд-блюзовое шоу, и, согласно легенде, «цветные на этот чертов концерт понавезли наркотиков, и больше мы в наших краях играть такую музыку не позволим».
Сколачивая группу, я всей этой чепухи не знал. Как бы там ни было, учась в школе, я подрабатывал в магазине грампластинок у милой дамы по имени Элси (жаль, не помню ее фамилии), которая любила ритм-энд-блюз. Как легко понять, в таком городке «смешанному ритм-энд-блюзовому ансамблю» устраивать платные выступления удавалось крайне редко. В один прекрасный день меня посетила блестящая идея: я решил организовать собственный концерт — точнее, танцевальный вечер — в зале местного женского клуба и попросил Элси мне помочь. Я хотел, чтобы она арендовала нам зал, и она согласилась. Теперь-то я уже совершенно уверен, что Элси и устроила то, самое первое «представление с участием цветных и широким выбором химических продуктов», но, попросив ее снять зал, я еще не постигал до конца, к каким социополитическим последствиям местного масштаба все это приведет.
Итак, все было на мази — группа репетировала в Сан-Виллидже, в гостиной Харрисов, программа готова, мы продавали билеты, все шло как нельзя лучше. Вечером накануне танцев, часов в шесть, я гулял по деловому району и был арестован за бродяжничество. До утра я пробыл в тюрьме. Они хотели продержать меня подольше и отменить танцевальный вечер — прямо очень плохое молодежное кино пятидесятых. Но у них ничего не вышло. Меня вытащили Элси и мои старики.
На танцах мы все-таки сыграли. Веселье там описуемое. Собралось множество чернокожих школьников из Сан-Виллиджа. Гвоздем программы стал Мотор Шервуд — он исполнил причудливый танец под названием «Клоп»: сделал вид, будто его доебывает какая-то мелкая тварь, и принялся кататься по полу, пытаясь от нее избавиться. «Поймав», он бросил ее девушкам в зал, в надежде, что те тоже бухнутся на пол. Некоторые так и сделали.
После танцев, когда мы затаскивали аппаратуру в кузов обшарпанного синего «студебеккера» Джонни Франклина, нас окружила многочисленная команда местных спортсменов («Белый ужас»), жаждавших нанести нашему мерзкому маленькому «смешанному ансамблю» телесные повреждения. Это была ошибка, потому что несколько десятков «деревенских», насмотревшихся «Сборища задир», полезли в грузовики за цепями и монтировками, и взгляды их при этом недвусмысленно говорили: «Еще не вечер».
Посрамленные, спортсмены отступили — господи, они такие чувствительные! — и отправились по домам, к своим придуркам и сумасбродам. Но на меня и других ребят из группы злились до самого окончания школы.
Надо сказать, эти непробиваемые юные джентльмены водили тесную дружбу с командой болельщиков, и эти девушки (я знаю наверняка) не особо меня любили. И вот однажды случилось так, что на школьном собрании, посвященном открытию нового спортзала, одна из девиц (имя опущено, поскольку я славный малый) удостоилась чести быть запевалой во время общего вдохновенного исполнения школьного гимна, поистине тошнотворного поэтического произведения, которое пелось на мотив «Ту-ра-лу-ра-лу-ра (колыбельная ирландцев)» — песни СТОЛЬ ВЫДАЮЩЕЙСЯ, что распевать ее следовало СТОЯ.
