Екатерина Фурцева - «Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»
Насчет меня Никита Сергеевич ошибался. Ему не надо было водить меня за нос, успокаивать лживыми обещаниями. Я бы никогда не позволила себе плести интригу против Первого и устраивать раскол в руководстве страны из-за личных амбиций. Я, собственно, и поддержала его в 57-м в первую очередь потому, что являюсь противником раскола. Басню Крылова про Лебедя, Щуку и Рака знаю наизусть. Советское руководство сильно своим единством и всякий, кто смеет посягнуть на это единство, – мой враг. Интересы Советского Союза для меня выше всего. Я не интриганка, но Никита Сергеевич считал иначе. Когда я поняла, что меня долгое время водили за нос, и поняла почему, обида вскипела в душе со страшной силой. В результате произошло то, что произошло. Больно, когда тебя незаслуженно оскорбляют недоверием. Одного раза достаточно, чтобы сердце болело всю оставшуюся жизнь. Но стократ больнее, когда все повторяется. Да еще и таким вот гадким образом. Это не по-товарищески, не по-коммунистически и не по-людски. Было такое чувство, будто я работаю не в Советском правительстве, а при каком-нибудь императорском дворе. Не могу представить, чтобы что-то подобное могло бы происходить при Сталине.
Пример руководства разлагающе действует на нижестоящих. Как бы там ни было, а пример берется с тех, кто наверху. Не случайно за последние 10 лет интриги охватили сверху донизу все структуры. В моем министерстве пытались с помощью подковерных интриг снять двух начальников управлений и начальника отдела снабжения. Не получилось. Притихли. Поняли, что меня не провести и что я таких вещей не по-терплю.
Никогда ни перед кем не лебезила и не собираюсь начинать. Просто в интересах дела я способна переступить через личные обиды. Мне, как министру культуры, для дела были нужны рабочие отношения с руководителями государства. В первую очередь – с Никитой Сергеевичем. Очень много вопросов решалось только через него. Поэтому я стиснула зубы, взяла себя в руки и делала то, что считаю нужным, не афишируя своих мыслей. Мыслями хорошо делиться с бумагой. Так спокойнее всего. Если бы я просто поздравила Никиту Сергеевича с юбилеем и ничего бы не подарила ему, то он бы обиделся. И если бы подарок был символическим, он бы тоже обиделся. Углядел бы в этом неуважение. Потому мне пришлось поступать соответствующим образом. Взамен я получала возможность решить важные вопросы напрямую, избегая долгой бюрократической возни.
«В ноябре ты бы его поздравлять не стала», – поддел меня Николай[31]. Я подумала и ответила, что, наверное, поздравила бы. И подарок подарила бы такой же. Для того поздравила, чтобы доказать, что я выше любых интриг. Поздравила бы. Надо доказывать, что ты выше всего недостойного. Доказывать всем и, в первую очередь, самой себе. Иначе велик риск скатиться в это болото и измениться так, что сама себя не узнаешь. Я помню, каким был Демичев после войны. Секретарь Советского райкома Демичев и секретарь ЦК Демичев – это два разных человека. Абсолютно разных. Так и подмывает спросить – ощущает ли он эту перемену? Если – да, то что сам он об этом думает?
27 июля 1971 годаСчитаю своим долгом за границей присутствовать не только на протокольных мероприятиях, но и на выступлениях наших артистов. Пусть даже стану смотреть что-то в десятый раз. Да хоть в сотый. Артистам приятно видеть меня в зале. Я олицетворяю для них поддержку государства. Ко мне всегда можно обратиться по делу. Я помогу. Кроме того, мое присутствие показывает всему миру, какое важное значение в СССР придают культуре. Злые языки говорят, будто я использую любой повод для того, чтобы выехать за границу и «покрасоваться» там. Они правы. Если у меня появляется возможность упрочить связи, договориться о чем-то полезном, то я ее непременно использую. Предпочитаю не упускать возможности. И непременно «покрасуюсь». Министр культуры СССР должна выглядеть соответствующим образом.
2 августа 1971 годаВсякий раз, посетив заседание Комитета по премиям[32], вспоминаю поговорку: «Заставь дурака богу молиться, так он себе лоб расшибет». Письма организаций о выдвижении кандидатов и результаты обсуждения работ может перечеркнуть одна фраза из ЦК. Причем поймут неправильно, переврут, домыслят и начнут подстраховываться – как бы чего не вышло. Любимову не дадут премию за «Зори»[33], несмотря на мои уговоры. «Есть мнение» – и точка. Объяснять и убеждать бесполезно. Поругалась с Тихоновым[34]. Требую от него большей принципиальности. Не человек, а флюгер. Куда ветер подует, туда и он поворачивается. Отказывает комитет, а молва винит Фурцеву – она воспрепятствовала.
11 августа 1971 годаПодписан договор с Индией[35]. От ЦК поручение – развивать культурные связи. Вплоть до проведения регулярных советско-индийских фестивалей. Надо срочно менять гастрольный график. Предвижу новые скандалы. На гастроли в Индию придется загонять силком, по разнарядке. Уже пошли разговоры – а что можно привезти из Индии? Ужасно, что первым вопросом на всех гастролях становится «что можно привезти?». У индийцев практически нет больших хорошо оборудованных залов. Это создаст дополнительные проблемы. Большой театр туда не отправишь. А вот ансамбль Моисеева[36] можно. Моисеев в этом году едет во Францию, в будущем собирается в Швецию, Данию и Австрию. Между гастролями по Европе съездит в Индию. Так вот и придется делать – чередовать. Упор сделаем на танцевальные коллективы. Танцы в Индии любят.
14 августа 1971 годаЭфрос[37] собрался ставить «Правду» Корнейчука[38]. Приходил советоваться. Долго рассказывал о том, как он видит постановку. Рассказ мне понравился. Эфрос очень талантлив. В первую очередь благодаря ему, а не Дунаеву[39], театр на Малой Бронной стал одним из лучших в Москве. Радуюсь тому, что в 67-м уберегла театр от закрытия. Хорошо понимаю, почему Эфрос хочет поставить «Правду». Он созрел для руководства театром и надеется, что революционная пьеса поможет ему этого достичь. Неудачи бывают у всех[40]. Главное в том, как человек реагирует на критику. Эфрос принимает критику к сведению. Замысел с «Правдой» хорош, но я отсоветовала браться за нее. Все постановки, имеющие отношение к Ленину и Октябрю, надо утверждать в ЦК. Даже если я попрошу, Эфросу не разрешат ставить «Правду». Это одна из классических революционных пьес. В ней когда-то играл Ленина сам Штраух[41]. К ней отношение особое. А если бы даже и разрешили, то до премьеры все равно бы дело не дошло. Новое видение пьесы расценят как покушение на идеалы и спектакль запретят. У меня достаточно опыта для того, чтобы предвидеть такие вещи. Хотя идея у Эфроса очень хорошая. И ему жаль с ней расставаться. Он пытался спорить. Приводил в пример несколько постановок к ленинскому юбилею[42]. Но юбилей уже прошел, и в прошлом году обстановка была другая. Посоветовала Эфросу разрабатывать производственную тему. Это свежо, современно, и есть возможность проявить себя. А после нескольких успешных «производственных» постановок можно браться и за тему Октября. Всему свое время.
С Эфросом очень приятно разговаривать. Проговорили почти три часа, а я нисколько не устала. Общение с умными интеллигентными людьми меня не утомляет. А вот с дураками – тяжело.
3 сентября 1971 годаКомиссия по выездам[43] – сборище настоящих вредителей-бюрократов. Чуть было не сорвали гастроли нашего цирка в Испании и Португалии из-за чисто формальных придирок. Причем всегда все выясняется в самый последний момент. Приходится звонить, требовать, просить, добиваться. А что делать? Нельзя же срывать гастроли, к которым и у нас, и у них столько готовились. Добиваюсь, а потом ползут новые слухи. Мерзкие, гадкие слухи. Хорошего никто никогда не придумает, только гадости. Бардиан[44] дал взятку Фурцевой, чтобы та «протолкнула» ему гастроли. Кто только не давал мне этих взяток, только вот я ни одной так и не увидела! Но все равно сплетничают. Поводы находятся каждый день. Если отказала, так не по делу, а из-за того, что меня не «подмаслили». Если разрешила, то не в интересах дела, а за взятку. Хуже всего, что эти слухи сбивают с толку честных людей. Они слышат, что «Фурцева берет», и пытаются дать. Когда начинаю стыдить, ответ один и тот же: «мы слышали». От кого слышали? Молчат, краснеют, но имен не называют. Противно.
18 сентября 1971 годаКогда я узнала о смерти Никиты Сергеевича, то подумала – сейчас меня отпустит. Сколько можно помнить обиду? Надо забыть. Но забыть не получается. Наоборот – стала вспоминать чаще. Вспоминать? Да я же постоянно об этом помню. Обида как зубная боль. Ноет себе внутри и ноет, а как выпьешь холодной воды – усилится. И один вопрос в голове – почему? За что? Разве я заслужила?
