Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии
Комиссар улыбнулся:
— Я выполняю полученный мною приказ точно так же, как раньше выполнял ваши распоряжения, когда вы были министром внутренних дел…
На сей раз г-н Тьер умолк. Как только он оделся, г-н Юбо-старший попросил его спуститься вниз. В этот момент г-жа Тьер, г-жа Дон и м-ль Фелиси Дон, встревоженные шумом, появились в дверях, облаченные в элегантные ночные дезабилье. Увидев дорогого их сердцу маленького человека в окружении полицейских агентов, они разрыдались и кинулись к нему в объятия.
— Вы не посмеете его увести, — кричала г-жа Дон г-ну Юбо-старшему. Господин Тьер — депутат, и значит, имеет депутатскую неприкосновенность.
Комиссар показал ей свой мандат:
— У меня приказ, мадам.
Тогда все три женщины, одна за другой, крепко обняли г-на Тьера, после чего тот, надев на голову огромную шляпу, покинул, наконец, свой гарем и последовал за полицейскими в тюрьму Маза…
На рассвете парижан разбудили звуки горнов, цокот лошадиных копыт, грохот перекатываемых ящиков с боеприпасами. Перепуганные горожане повыскакивали из своих жилищ и обнаружили на стенах домов, на деревьях и на фонарных столбах листовки, объявляющие о государственном перевороте. Но так как день был зимний и холодный, мало кому хотелось мерзнуть ради спасения скверно устроенной Республики, и большинство вернулось к своим очагам…
В гостиной на Цирковой улице мисс Говард все утро принимала друзей, которые постоянно сообщали ей о том, как реагировали в столице на происшедшее. В восемь утра ей доложили, что в целом событие воспринято хорошо и что в некоторых кварталах люди из народа даже восклицали:
— Ну и ловко же сработано!
Но к девяти часам Херриэт узнала, что в предместьях столицы формируются группы горожан и что левые депутаты выступают против государственного переворота. В половине одиннадцатого она услышала невероятный шум со стороны Елисейского дворца. Оказалось, что это Луи-Наполеон, облаченный в парадный генеральский мундир, решил совершить верхом небольшой круг по Парижу. Впереди него ехал отряд всадников с пистолетами в руках, а самого принца-президента сопровождали король Жером, принц Мюрат, маршал Экзельман, полковник Флери и еще несколько верных друзей.
Мисс Говард дрожала от страха. Как-то Париж отреагирует на это?
В полдень принц-диктатор вернулся в Елисейский дворец, и Флери сразу же помчался на Цирковую улицу.
Херриэт устремилась ему навстречу.
— Ну, как?
— Все прошло прекрасно. Несколько одержимых выкрикивали «Да здравствует Республика!», но в большинстве своем народ отнесся снисходительно. На площади Согласия генерал Котт крикнул: «Да здравствует император!», и жандармы Национальной гвардии подхватили: «На Тюильри!»… На мгновение нам показалось, что принц собирается двинуться прямо туда, но тут к нему приблизился король Жером. Я был в двух шагах от них и слышал, как Жером крикнул: «Луи, ты слишком торопишься! Послушай меня, не вступай пока в замок!» И тогда принц повернул лошадь и вернулся через Королевский мост, набережную д'Орсе, Пале-Бурбон в Елисейский дворец. На пути следования его встречала рукоплещущая толпа. На Елисейских полях группа мужчин кричала: «Да здравствует Наполеон!»…
У мисс Говард, слушавшей весь этот рассказ затаив дыхание, появились слезы на глазах. Крики неведомых ей парижан глубоко взволновали ее.
— Теперь я уверена, что «мы» победим, — прошептала она.
Действительно, эта первая победа была отчасти и ее победой.
И все-таки трудно отделаться от мысли о лукавстве судьбы, которая, чтобы позволить французам снова выкрикивать «Да здравствует Наполеон!», использовала для этого англичанку.
После полудня к мисс Говард явился д-р Эванс и сообщил, что Париж по-прежнему спокоен. Верно, однако, было и то, что громадная толпа людей, настроенных «идти стенка на стенку, штык на штык», как записал в своем дневнике граф Аппони, заполнила Елисейские поля, набережные, площадь Карусель, площадь перед городской ратушей, улицу Риволи, бульвары, а двести тысяч солдат окружили столицу. Американский дантист сообщил Херриэт, что около сорока депутатов, противников государственного переворота, сумели проникнуть в Пале-Бурбон.
— Они объявили, что президент Республики лишается своих полномочий. Но г-н де Морни, которому сразу сообщили об этом собрании, отдал приказ удалить всех из дворца.
В три часа дня еще один из друзей заехал сообщить мисс Говард, что депутаты были выдворены жандармерией, что некоторые из них так упирались, что их пришлось тащить по земле волоком, короче говоря, Республика 48-го года завершалась балаганным фарсом…
В пять часов вечера на Цирковой улице появился Мокар:
— Флери, во главе отряда всадников объезжавший бульвары, был ранен выстрелом из пистолета в затылок. Его только что привезли в Елисейский дворец. В другом месте группа студентов-республиканцев устроила стычку с вооруженным отрядом муниципальной гвардии. В результате стычки имеется двое убитых и несколько раненых…
За все время событий кровь пролилась впервые, и мисс Говард вдруг перепугалась:
— Лишь бы только это не выродилось в революцию, — прошептала она.
Но в восемь часов вечера д-р Эванс появился еще раз и успокоил:
— День прошел очень хорошо. Нет, конечно, огромная толпа по-прежнему заполняет бульвары, время от времени слышны даже возгласы «Да здравствует Республика!», да кое-кто показывает кулак офицерам, но магазины остаются открытыми, на бирже зафиксировано очень незначительное понижение, театры в этот вечер работают как обычно.
К полуночи Херриэт узнала, что депутаты, собиравшиеся группами в разных местах, чтобы попытаться создать комитет сопротивления, съехались на набережную Жемап и объединились вокруг Виктора Гюго. Было решено поднять мятеж в предместье Сент-Антуан.
— Неужели они будут воздвигать баррикады? — прошептала мисс Говард.
— Вполне возможно.
Снова придя в волнение и дрожа за своего дорогого принца, она спросила, что говорил Виктор Гюго, чтобы воодушевить противников принца.
— Он сказал: «Чего мы ждем? Ничего! Что мы можем сделать? Все!»
Такое красноречие политического трибуна совершенно успокоило Херриэт…
— Если он говорит именно так, — заметила она с улыбкой, — мы можем спать спокойно…
Мисс Говард была права. В течение двух последующих дней кое-где имели место стычки, слышались ружейные и пистолетные выстрелы, но народ Парижа, ослепленный именем Наполеона, отказался следовать за организаторами восстания.
Власти арестовали 26642 человека, и в городе был восстановлен порядок.
