Федор Шахмагонов - Из жизни полковника Дубровина
- Скрылся? - отрывисто спросил Сальге.
Шкаликов не торопился отвечать. Сальге сам и ответил на вопрос:
- Спрятался... От кого прятался?
Шкаликов потихоньку приходил в себя, лихорадочно соображая, как вывернуться, как уйти, как отбиться.
- От людей... От себя не схоронишься!
- Кто-нибудь знает, что ты живой?
- Ни одна душа. Ни одна душа! Окромя Раскольцева!
- И жена не знает?
- Упаси бог ей знать!
- Это почему же?
- Искать начнет!
- Значит, но чистой скрылся?
- По чистой!
- Зачем тебе деньги потребовались?
- Деньги завсегда нужны!
- Это верно!.. Напугал ты доктора! Он тоже считал тебя покойником!
- Ему я не докладывался!
- В пятьдесят втором году у вас была назначена контрольная встреча... Забыл?
- Никак нет! Шестого мая... В Москве... У входа в Большой театр... В два часа! Я к тому часу уже покойником числился!
- Он навел справки... Ему указали, что умер... Все правильно! Чего же вдруг ожил?
- Как-то журнал на станции купил... Селедку завернуть. Гляжу-не верю! Он! Его лик! Я! Я... как червь в землю уполз, в темень задвинулся, стушевался, а он на виду, в богатстве, барином! В журнал пописывает!
Такая на него злость взяла! Ну? Ваши что тогда говорили? Все! Конец России! Ты наш человек! Ты ни о чем нe думай! Мы господа, а ты наш верный слуга. В обиду не дадим! А Расеюшка-то жива! Жива! К чему я пришел? Чего мне ждать? Ждать, когда постучатся в дверь?
Дочь родилась... А ну как станет все известно об отце?
Как ей жить? И что я мог? Гроши получал... Попросил его поделиться!
- А если бы не поделился?
- Поделился!
- А если бы не поделился?
- Нажалился, что я ему пригрозил?
- Ты пригрозил в КГБ обратиться... У тебя, что же, там друзья завелись?
- Упаси бог от друзей, от остальных сам отобьюсь.
- Почему ушел из деревни?
- На почте сказали, навестил, дескать, друг! Друзей у меня нет, а про ту почту один Раскольцев знал...
- И так, и этак, Шкаликов, получается, что ты не от КГБ бегал, а от нас прятался?
Сальге налил еще по полстакана водки.
- Прятался! - признал Шкаликов.
Водка начала действовать. За многие годы и он, при всей сложности минуты, мог свободно и не таясь порассуждать о своей жизни.
- Тогда не управились, а теперь что же? После драки кулаками не машут! Тут только голову высуни, отсекут, как не было!
- Испугался?
- А кто ты таков есть, что не боишься? Врешь! Боишься!
- По твоим доносам, Шкаликов, в лагере вылавливали коммунистов, евреев, комиссаров... Куда их девали? А?
- То дело, куда их девали, не на моей совести...
Я говорил правду и только правду...
- Вешали их, Шкаликов, расстреливали, в печах жгли...
- Не суй, ты не суй мне таких картинок! Сам знаю - жизнь моя проклятая! Глаза закрою, а в глазах кресты, кресты...
- Березовые! Осина по тебе давно плачет, а не крест березовый! Мы тебе побег устроили, героем сделали, чтобы не тронули тебя за плен... А ты спрятался! От своих благодетелей спрятался! Что же нам с тобой теперь делать?
- Убивать пришел? За Раскольцева?
- Оставь Раскольцева! Что нам до него! Работать будешь?
- А если не буду?
- Тогда плохо, Шкаликов!
- Убьешь? Убивай! Убивай! Жизнь моя конченая, дочушку свою не отдам на позор!
Шкаликов кинул руку к горлышку бутылки, но Сальге оглушил его кастетом, погасил в купе свет, открыл окно и спустил Шкаликова под колеса поезда...
Закрыл окно, вышел из купе. Коридор был пуст в этот час. Пассажиры и проводница спали. Сальге пошел по вагонам вперед по ходу поезда...
Повествование вынудило меня забежать вперед. Не по ходу и не по хронологии развивающихся событии. Об этом разговоре в купе и о том, как был убит Шкаликов, мы узнали значительно позже.
Стремительно в те часы и минуты сближались поезд и наша оперативная машина.
Мы спешили, опасаясь за Шкаликова.
Не нравилось мне, что мы подъедем к станции ночью на "Волге", что милиционер поднимется в вагон за Шкаликовым. Шумно, суетливо все это и...
- Торопись, торопись, Миша! - говорил я шоферу. - Мы должны успеть!
Машина свернула с асфальта, впереди засверкали огни железнодорожной станции.
Мы немного не успевали.
Прорезал тьму прожектор поезда.
Машина остановилась у закрытого шлагбаума железнодорожного переезда. С нашей стороны подъезда на автомашине к станции не было. От переезда в сторону станции терялась в темноте пешеходная тропка.
Авдюшин открыл дверцу.
- Куда? - спросил я его.
- Открыть шлагбаум.
- Не надо! Мы пойдем пешком...
Мы с Василием вышли из машины и пошли вдоль пути.
- Я побегу, - предложил Василий.
- Беги!
Он побежал, посвечивая перед собой карманным фонариком.
В ту ночь на станции Проня дежурил старшина милиции Артюхин. Он получил указание от дежурного по областному управлению снять с поезда Притыкова и ждать пашу опергруппу.
Поезд еще двигался вдоль платформы, а старшина уже стоял на том месте, где должен был остановиться шестой вагон. Поезд остановился. Открылся тамбур, поднялась площадка, из вагона высунулась с фонарем проводница.
- Притыков в вагоне? - спросил старшина.
- Куда ему деться! В купе с пассажиром пьянствует...
Артюхин оправил гимнастерку и вошел в вагон.
- Какое купе?
- Четвертое, - ответила проводница.
Артюхин подошел к двери и постучался. Не отозвались. Он открыл купе... Пусто! На полу разбитая бутылка из-под водки, стакан. Другой стакан на столике. На столике ломтики колбасы и раздавленное яйцо, словно кто наступил на него ногой.
Старшина позвал проводницу.
- Где они?
Вопрос бессмысленный.
Старшина открывал в купе двери, перебудил пассажиров, но Притыкова нигде не было. Исчез и пассажир.
Я застал всех в сборе. Дежурный по станции, старшина, Василий и пассажиры.
И уже раздавались вопросы:
- Что случилось?
- Кто убежал?
- Ограбили? Кого ограбили?
Василий подошел к окну и приподнял белую занавеску. Оглянулся на меня. Поднял руку и что-то растер на пальцах. Я его понял, закрыл за собой дверь в купе.
Василий тихо сказал:
- Окно открывали на ходу поезда... Крупная пыль на занавесках...
Я попросил его осмотреть все на месте, назначил встречу в Рязани. Вышли на перрон.
Поезд тронулся. Я пошел с сержантом в милицейскую комнату.
Опередил! Неужели на этом роковом перегоне, где мы могли встретиться со Шкаликовым, он опять, опять оказался впереди.
Я уже знал от проводницы, что пассажир с восточным лицом вошел на станции Шилове и исчез... Исчез и Шкаликов.
В милицейской комнате надрывался телефон. Артюхин снял трубку. И вдруг изменился в лице. Прикрыв мембрану, с испугом доложил:
