Татьяна Лунгина - Волф Мессинг - человек загадка
Пытаясь успокоить Мессинга по поводу невосполнимого теперь упущения, я, шутя, высказала опасение, что такое экзотическое существо все равно бы не выдержало московского климата. Вольф Григорьевич, пощипав косматые свои завитушки, ответил:
— Здесь она погибла бы за одну только злостную насмешку над действительностью.
Иной читатель, возможно, скептически усмехнется и скажет, что, мол, не велика редкость — привязанность и любовь к животным. Замечание было бы справедливым, если бы не одно обстоятельство. Если не считать овчарки Дика, с которым мы уже знакомились в первых очерках, все другие животные и птицы привлекали Мессинга именно своей экзотичностью. И не только своим заморским происхождением, но либо способностью имитировать человека, либо высоко развитым инстинктом, приближавшимся к рубежу «мышления». Это и «лингвистические» способности попугая, и «чувство юмора» кукаббары, и, наконец, настоящий разум у дельфинов.
Именно рассказ о них я «припрятала» напоследок, что и поставит все на место: почему я подробно освещаю «взаимоотношения» Вольфа Григорьевича с царством фауны. Тема, на которую я, без ложной скромности, монопольно претендую. Ибо, по доверительному признанию Мессинга, об этом своем позднем (и, увы, не осуществленном) замысле он ни с кем, кроме меня, не делился. Возможно, это была бы его лебединая песня, но беспощадная старуха с косой явилась, чтобы оборвать ее.
С середины 50-х годов в научно-популярных журналах и периодической печати все чаще стали появляться публикации о дельфинах. Причем, преобладали статьи не развлекательного характера, а серьезные попытки привлечь внимание ученых к этому удивительному животному.
Вольф Григорьевич живо заинтересовался «дельфиньей тематикой» и просил меня делать вырезки из газетных и журнальных сообщений о любых экспериментах, проводящихся в лабораториях с дельфинами, о каждом случае столкновения человека с дельфином в открытой стихии.
Кроме того, нами были просмотрены десятки произведений античной литературы, где хотя бы вскользь упоминалось о них, и выписки складывались в специальную папку. Мы отыскивали сказки и легенды разных народов с дельфинами-персонажами, некоторые Мессинг просил меня перечитывать вслух по нескольку раз. Особенно умиляло его предание о дружбе древнегреческого мальчишки и дельфина, невольно заученное мной наизусть.
Каждое утро, идя в школу, мальчик приносил своему морскому другу какое-нибудь лакомство и угощал его. В благодарность тот подставлял свою мокрую спину, мальчишка усаживался на нее, и дельфин отвозил его на противоположный берег бухты, разрезавший городок на две части. А в урочный час приплывал к берегу, чтобы переправить школьника назад, домой.
Но толчком к замыслу Мессинга поэкспериментировать с этими удивительными существами послужили довольно частые сообщения о спасении дельфинами в открытом море обессиленных или раненных людей — при кораблекрушениях или опрометчивых дальних заплывах во время купания.
Ход рассуждений Мессинга был таков. Как существо чрезвычайно умное и ласковое, дельфин может играть с человеком в воде и резвиться как малое дитя: катать на спине, подталкивать на отмель, подпрыгивать и нырять, состязаясь в ловкости. Так играют с человеком и его домашние животные — собака и кошка.
Но каким образом дельфин понимает, что плывущий даже сравнительно близко от берега человек ранен или обессилен, если нет даже следа крови, что как-то могло бы объяснить его догадливость? Почему он не вступает с ним в игру, а уверенно, как медсестра на поле боя, уводит его от опасности!
Очевидно, стрясшуюся с человеком беду дельфин понимает не визуально и не другими известными органами чувств. Можно предположить, что он «перехватывает» импульсы страха, улавливает чувство смертельной опасности, обуревающие в такую минуту человека. Ведь бедствие прежде всего осознается, о возможной гибели человек думает, и эти мысли улавливаются дельфином — вот что поражает!
И тогда Мессинг задался вопросом: а нельзя ли проверить возможность понимания дельфином человека не в критической ситуации, когда все-таки можно себе представить «радар» инстинкта, а в самых благоприятных условиях, и главное — в решении качественно разных задач и без использования условных рефлексов животного.
Здесь уместно вспомнить наших псевдотелепатов, о которых говорилось в начале книги. О тех «угадываниях» предметов и признаков, когда в комбинации слов заранее заложен шифр-отмычка. Точно такие же трюки проделываются на арене цирка или на эстраде и с различными животными.
Дрессировщик просит зрителей высказать свои просьбы к животному: пролаять сколько-то раз, выбрать одну конкретную фотографию из нескольких, исполнить тот или иной акробатический номер. Артист высказывает затем эти пожелания «человеческим языком» своему четвероногому партнеру, и тот «дословно» все понимает и точно проделывает. Но и здесь знакомый шифр: в позе, в жесте, в словах и интонациях голоса дрессировщик подает исполнителю заранее отрепетированные условные сигналы. Конечно же, не о таких номерах мечтал Мессинг. Да и не на публичные выступления рассчитывал он в этом своем замысле.
Предполагалось, что по завершении «внутренней готовности» к проведению опытов, Мессинг получит если не командировку, то хотя бы разрешение Академии наук поработать некоторое время в дельфинарии на черноморском побережье Грузии. Поэтому он под разными предлогами отклонял гастрольные поездки в те края, пока не представится возможность отправиться туда, сочетая приятное с полезным. Ему хотелось соединить отпускное время с гастрольной поездкой, чтобы подольше поработать с дельфинами.
В чем видел он смысл этой пробной работы? Какие возможности — свои и дельфинов — хотел проверить? Полный ответ теперь уже никто дать не может. Не будут весомыми и мои сведения, так как идею свою Мессинг не опробовал экспериментально. Я лишь укажу направление, в котором он двигался.
Желание у него было «скромное»: общаясь несколько недель с одной и той же особью, попытаться давать приказания дельфину тоже телепатически, не отрабатывая с животным никаких опытов, основанных на запоминании команд при помощи условного рефлекса. Только мысленное внушение, как и в зрительном зале: направиться к правому барьеру аквариума, подплыть к служащему делфинария в зеленом комбинезоне, проскочить в среднее из трех колец, опущенных в воду, и так дальше. Но, повторяю, все это — без единого знака и звука. Расчет был на то, что диковинный спектр дельфина близок к человеческому. Мессинг допускал, что во время такого сеанса ему придется себя доводить до невероятно высокой степени нервного накала — выше того, которым он лихорадит публику в зрительном зале. Нужно будет посылать дельфину своего рода «лазерный» пучок мысли — вот в какой теоретической плоскости лежал замысел Мессинга. К нему он шел и готовился годами, изгрыз массу научных и любительских сведений о дельфинах, «вживаясь» в их образ.
