Сара Корбетт - Дом в небе
Когда я не ходила и не лежала на матрасе, я часто стояла у дальнего окна, где было светлее, и читала Коран или какую-нибудь из чепуховых книжек Дональда. Иногда, особенно по утрам, я слышала пушечный грохот – где-то неподалеку шла война, рвались снаряды, рушились здания. Мне казалось, что нас держат в одном из пригородов Могадишо. По звукам невозможно было догадаться, кто воюет – Аль-Шабаб и армия Эфиопии или две противоборствующие банды. Грохот смолкал так же неожиданно, как и начинался. В округе наступала жуткая тишина. Люди еще долго прятались по домам, боясь, что обстрел повторится. Я вспоминала Аджуса в отеле «Шамо» и его несмолкающий сотовый телефон – друзья и родственники снабжали его самой свежей информацией о происходящем, о том, куда можно сегодня ехать, а куда нельзя, кто погиб, а кто уцелел. Я очень надеялась, что снаряд попадет в наш дом – крыша рухнет, везде будет темно от пыли и дыма, всех завалит обломками. Хорошо бы они все погибли, они все это заслужили, каждый из них. А у меня появится шанс на побег.
Однажды, стоя у окна, я заметила во дворе внизу мужчину. Он был примерно моего возраста и направлялся к сараю, разговаривая с другим мужчиной, которого я не видела. По его размашистой походке и по тому, как он держал руку, обнимая друга за плечи, можно было сказать, что это хороший человек.
Мое одиночество, наверное, передалось по воздуху, поскольку – не успела я окликнуть его – он поднял голову и взглянул прямо на меня, наполовину скрытую решеткой. Наши взгляды встретились, и мы оба от неожиданности вздрогнули. Я в страхе отскочила от окна. Узнай мои тюремщики, что меня видят соседи, они будут держать окна закрытыми день и ночь. Но один факт, что мужчина меня увидел, пробил брешь в стене окружавшей нас абсолютной секретности. Может быть, он расскажет кому-нибудь обо мне и что-то изменится?
Шли недели, ничего не менялось. Я совсем перестала подходить к дальнему окну и читала у второго окна, выходящего в переулок. В этом месте иногда ощущалось слабое движение воздуха, хотя чаще воздух был горяч и неподвижен. Я пыталась уловить малейшие перемены в давлении и влажности, представляя себе, что где-то далеко над океаном формируется дождевая туча и движется в мою сторону, через джунгли и пустыню.
Однажды бетонная стена в переулке покрылась темными крапинками – пошел дождь. Я стояла, облокотившись о подоконник, и слушала, как дождь стучит по крыше. Небо сделалось серым. Порывы ветра шелестели в кронах невидимых для меня деревьев, которые брызгали водой на стену.
– Боже, как красиво, – произнес рядом чей-то голос, ясный как день, в точности выражая мысль, пришедшую мне в голову.
Голос был не мой, но знакомый.
– Найдж?
– Траут? – ответил голос.
Первое мгновение мы, потрясенные, молчали. Он был совсем рядом – стоял у окна за стеной. Благодаря тому что переулок был узкий и крыши нашего и соседнего домов перекрывались по краям, акустика была отличная – наши голоса отражались от крыши сверху и стены напротив. Мы могли переговариваться, стоя у окна каждый в своей комнате. Маленькое чудо физики. Мы прожили недели, не подозревая об этом.
Глава 26. Праздник
Я всегда думала, что в будущем мы с Найджелом останемся близки. Пусть романтические отношения между нами закончились, но их заменило что-то другое. Мы ведь друзья, настоящие, лучшие друзья. А как может быть иначе? Никто на свете не поймет, каково было слушать арабские молитвы наших тюремщиков во дворе или жить, подчиняясь равнодушным щелчкам их пальцев. Я думала, что мы должны это все лучше запомнить, чтобы потом обсуждать на досуге или на пенсии, сидя то на моем, то на его крылечке.
А пока мы вполголоса переговаривались через окно. Мы болтали часами, держа в руках Коран – на тот случай, если кто-нибудь войдет. Больше всего я боялась, что нас поймают, однако мы уже знали, что им лень лишний раз покидать крыльцо, и в течение дня выдавались довольно длинные отрезки времени, когда нас никто не беспокоил.
Мое окно находилось на уровне плеч, и для того, чтобы лучше слышать Найджела, я поднималась на носочки и выворачивала шею, просовывая ухо сквозь решетку. Я стояла так, пока ноги не начинало сводить судорогой. Тогда я говорила: «Ну ладно, до скорого» или «Пойду поем» – как конторская служащая, готовая вернуться к своему столу. Часто на прощание я говорила: «Люблю тебя, Найдж». А он отвечал: «И я тебя. Не вешай нос, Траут». Если прежде мы с Найджелом воспринимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, мы ссорились и раздражались, то теперь мы были рады и благодарны возможности слышать друг друга. Его голос был для меня той соломинкой, за которую я держалась.
Мы вспоминали старые истории, дополняя их новыми деталями. Мы играли в игры, рассказывали анекдоты. Мы обсуждали сны, отношения с мальчиками, работу кишечника. Найджел вслух мечтал о красивых женщинах. Его любимицей была Кейт Бланшет. Мы строили догадки о том, как проходят переговоры, какую сумму удастся собрать нашим родителям, и пришли к выводу, что соберут около полумиллиона и что бандитам придется на это согласиться. Мы обсуждали будущее, как будто будущее уже стояло на пороге. Найджел хотел вернуться к фотографии и, возможно, поехать в Афганистан. Я собиралась проводить больше времени в Канаде. Мыслями я была там, дома. О жизни моих братьев я не знала почти ничего, и впору было знакомиться с ними заново. Бабушка и дедушка старели. Я давно не навещала друзей. Я грезила прохладой и сугробами. Я мечтала поселиться в Ванкувере, который казался мне теперь самым красивым городом на земле. Во время своих пробежек по комнате я представляла, что вокруг не грязная пустая комната, а Стенли-парк и высокие колышущиеся кедры.
Долгое одиночество меняет человека. Мозг обретает особую силу – я бы сказала, мускульную силу. Он поднимает вас и несет. В продолжение месяца после разлуки с Найджелом я стала ощущать в себе новую энергию – одновременно физическую и не физическую. Держа ладонь в нескольких дюймах от бедра, я чувствовала внутренний жар. Новая энергия в моих руках могла быть инструментом, который послужил бы мне, научись я им пользоваться. Не знаю, хорошо это было или плохо, был ли это инструмент выживания или первые звоночки безумия. Однажды утром я съела банку консервов и долго сидела с ложкой в руке, глядя на нее и пытаясь согнуть силой своей мысли. Хоть немного. У меня ничего не получилось. Однако во второй раз эта идея уже казалась не такой безумной. Потом, когда я через окно рассказала об этом Найджелу, он признался, что тоже экспериментировал с физической энергией, пытаясь передавать своим родителям срочные сообщения насчет выкупа.
