Михаил Каратеев - По следам конквистадоров
Лично я, пробыв в Асунсионе около года, переселился в Аргентину, где получил место инженера по своей специальности.
Эпилог
Приток русских колонистов в Парагвай давно прекратился, условия там за истекшие десятилетия тоже значительно изменились, поэтому мои очерки сегодня имеют скорее историческое значение, чем информативное.
Но все же некоторые читатели могут меня спросить; типичен ли наш случай для Парагвая и может ли там успешно развиваться колонизация?
На последнее сама жизнь уже давно ответила утвердительно. Многие русские колонии, зародившиеся одновременно с нашей, пережив неизбежные невзгоды первых лет, прочно стали на ноги и достигли относительного благосостояния. Но следует добавить, что эти колонии были основаны крестьянами, тогда как все составившиеся из городских элементов почти сразу зачахли.
Главная причина этого заключается не в отсутствии у горожан агрокультурных знаний или крестьянской трудоспособности, а в том, что у них не было той высшей формы настойчивости, которая порождается только безвыходным положением. Среди людей городских профессий, взявшихся в Парагвае за земледелие, было немало таких, которые не боялись никакого труда и работали ничуть не хуже крестьян. С другой стороны, у многих природных земледельцев в парагвайских условиях опускались руки и они впадали в подлинное отчаянье. Но проходило два-три года — стойкий горожанин бросал свою чакру и уезжал в Асунсион, а «шаткий» крестьянин оставался на месте и налаживал недурное хозяйство.
Причина этого проста: когда на горожанина посыпались неудачи или его одолела тоска, он вспомнил, что у него есть в запасе какая-то городская специальность, которая может избавить от всех «прелестей» кампы. У крестьянина такой возможности не было. Отрыв от земли означал для него крушение всего искони привычного жизненного уклада, а потому он волей-неволей должен был стиснуть зубы и перетерпеть. Это терпение и приводило его к победе.
Из колонистов городского типа, наша группа, безусловно, имела больше шансов на успех, чем все остальные: она была отлично экипирована, достаточно обеспечена деньгами, а ее людской состав был однороден, дисциплинирован и качественно хорош. И если бы нашей общей судьбой и кассой не распоряжался человек, ничего не смысливший ни в хозяйстве, ни в вопросах администрации, но в то же время безгранично самоуверенный, — судьба колонии могла сложиться совершенно иначе. Особенно если бы мы сделали ставку на скотоводство, которое в нашем районе обещало неизмеримо больше того, что могло дать земледелие.
Но все это осталось в далеком прошлом и очень многие участники описанных здесь событий уже совершили свой последний путь в асунсионском трамвае… А те, которые еще живы, вероятно как я, вспоминают пережитое без особой горечи.
У костра
Мы сидим у костра, а вокруг молчаливая ночь;
Искры с треском взлетают и быстро уносятся прочь.
Я на реку гляжу, — за рекою горят светляки
И обрызгана золотом гладь этой тихой реки.
Тянет сыростью с полных загадки и жути болот,
Там живут лихорадки и нечисть лесная живет.
Черный лес подступил и сковал очертанья полян
Тянет к нам свои цепкие, длинные руки лиан.
Над водой потянулся чуть видимый, призрачный пар,
Кони жмутся к огню, — за рекою не спит ягуар.
Он, державный хозяин, гроза этих темных ночей,
Здесь впервые увидел сегодня костер и людей.
И ощерившись злобно, и гневно хвостом шевеля,
Он глядел через реку на желтые блики огня.
В нем тревога клубилась и сделалось страшно ему,
И ушел он понуро в лесную, привычную тьму.
Мы сидим у костра и такой в его треске уют!
Эту радость лесную не многие ныне поймут:
Для чего в городах им костры, когда есть фонари?
Кто ж счастливей — они, иль живущие здесь дикари?
Мне сегодня и думать над этим вопросом невмочь…
Я беру карабин и стреляю в волшебницу-ночь.
Может быть и удобней костра городской наш фонарь,
Но сегодня я счастлив: я пьяный, свободный дикарь!
На кампе
После жаркого летнего дня
Как желанны вечерние тени!
Изукрасила небо заря,
Кампа в мареве неги и лени.
На багровом экране небес
Неподвижные парятся пальмы
А за ними — темнеющий лес
И лагуны, блестящие сталью.
Тишина. Лишь туда, где светлей,
Где пылает заря золотая,
С легким криком над синью полей
Пламенея летят попугаи.
Изнуренная зноем трава
Шелестит у коня под ногами,
И вещает седая сова,
Что так было и будет веками…
И беспечно, бездумно я рад,
Ни дороги, ни цели не зная,
Ехать, ехать вперед наугад
По безлюдным степям Парагвая.
Тропическая ночь
Налитый тайной первозданною
Лес обступил меня кругом
И змеями повис лианными
Над затухающим костром.
И чар природы экзотической
Не разорвать, не превозмочь…
Пьянясь отравою тропической,
Благословляю эту ночь.
И жизнь не кажется напрасною,
И боль утрат не так остра.
Когда горит в зените ясное
Созвездье Южного Креста.
Когда с лесными отголосками
Я звоны струн сердечных слил,
Когда в реке играет всплесками
Шальной от счастья крокодил.
И зыбится в воде сверкающий
Луной осеребренный круг,
И что-то шепчет примиряюще
Одевший берега бамбук.
А явь сплетается со сказкою,
Откуда Ты, тропой чудес.
Спешишь с любовью и опаскою
Ко мне, сквозь этот дикий лес.
И подойдешь к костру, свободная
От всех общественных цепей,
Чтоб приобщиться к первородному
Простому счастью дикарей.
Примечания
1
В Южной Америке все называют ягуара тигром, а пуму — львом, очевидно, такое переименование льстит национальному самолюбию.
2
Кампа — безлесная равнина, иногда поросшая редкими пальмами, кустами и кактусами. в переносном смысле — пастбище, поле.
3
Деревцо, из листьев которого изготовляется мате, родственно растущему у нас на Кавказе падубу.
4
Из всех известных мне южноамериканских стран, Уругвай в этом отношении наиболее благополучен, особенно провинция.
