Рене Груссе - Чингисхан: Покоритель Вселенной
Подошедшего к Бухаре Чингисхана встретил гарнизон, состоявший из двадцати — тридцати тысяч тюрок-наемников. Обложив город со всех сторон, Завоеватель повелел штурмовать его трое суток без передышки. Следуя своему правилу, монголы поставили в первый ряд пленных.
К исходу третьего дня начальники гарнизона, одного из которых звали Инанч-хан Огул, потеряв уверенность в своих силах, договорились предпринять ночью общую вылазку, прорвать осаду и спастись бегством. Все шло хорошо, но монголы, спохватившись, бросились им вслед и настигли уже у Сырдарьи. Большая часть беглецов была истреблена.
Оставленные без защиты бухарцы решили капитулировать. Депутация, состоявшая из имамов и вельмож, вручила Темучжину свои условия сдачи. Монголы вошли в город в период между 10 и 16 февраля 1220 года. Четыре сотни тюрок еще находились в цитадели. «Монголы объявили, что все жители Бухары, способные носить оружие, должны были под страхом смерти в такой-то день приступить к засыпке рвов, окружавших крепость. Затем установили катапульты. Когда эти машины пробили брешь в стене, монголы ворвались в цитадель и не оставили в ней ни одной живой души».
После взятия крепости жителям города было приказано покинуть его, оставив все, кроме имевшейся на них одежды. Затем монголы приступили к грабежам, убивая всех, кто остался вопреки приказу.
Имам Али Занди, увидев, что Коран был брошен под ноги лошади, стал возмущаться, обращаясь к другому религиозному чиновнику, Рокнадцинуимамзадеху.
— Тихо! — прервал тот его. — Сие есть ветер Божьего гнева. Развеянным им соломинкам не остается ничего иного, как молчать!
А вот как народное воображение интерпретировало этот эпизод в одной романтической повести: «Оказавшись в городе, завоеватель въехал-де в его кафедральную мечеть на коне. Он спросил, не являлась ли она дворцом султана. Ему ответили, что то был дом Аллаха. Он спешился перед михрабом, поднялся на две-три ступеньки минбара и громко проговорил: «Луга потравлены. Накормите лошадей!»
Пошли посмотреть зерна в городских амбарах. Ящики, где хранились Кораны, монголы привезли во двор мечети, чтобы использовать в качестве лотков, а священные книги бросили под ноги лошадям. Разложив бурдюки с вином посреди мечети, варвары привели городских певиц и шутов. Вскоре монголы запели сами. В то время как они веселились и предавались разврату, сановники большой руки, законоведы и понтифики прислуживали им, как рабы, и ухаживали за их лошадьми».
Затем Чингисхан приехал на плошадь, что возле Ибрагимовых ворот, где бухарцы собирались для общей молитвы. «Он взошел на минбар и спросил, кто в стоявшей перед ним толпе считался самым богатым. Ему указали на 289 человек, из коих 90 были иноземцами. Хан приказал им приблизиться и обратился к ним с речью. Напомнив о враждебных поступках, принудивших его взяться за оружие, он сказал:
— Знайте! Вами совершены наиболее тяжкие проступки, и вожди вашего народа являются самыми большими преступниками. Если спросите меня, на каком основании я решил обратиться к вам с этими словами, скажу вам, что я — бич Аллаха и что, не будь вы виновны, Аллах не обрушил бы меня на ваши головы.
К сказанному венценосный монгол добавил, что не требует от них сваливать на землю сокровища, которые он сумеет найти сам, но обязывает их указать то, что ими зарыто в земле. Управляющие богатеев получили приказ отдать все, накопленное их хозяевами».
Этот романтический и поэтический рассказ имеется только у одного историка — Джувейни.
Злосчастия бухарцев поборами не кончились. «Это был ужасный день, — пишет арабский историк Ибн аль-Асир. — Отовсюду слышались рыдания мужчин, женщин и детей, разделенных навеки монголами, делившими между собой население. Варвары бесчестили женщин прямо на глазах у этих несчастных, которые, в своей беспомощности, могли только плакать. Многие зрелищу этого ужаса предпочли смерть. Так поступили кади Садраддинхан, Рокнаддин-имам-задех и его сын. Свидетели позора своих жен, они бросились с оружием на врагов и были убиты».
Грабежи еще продолжались, когда начался пожар, уничтоживший большую часть города (сплошь деревянного), за исключением таких кирпичных зданий, как кафедральная мечеть и несколько дворцов.
На Самарканд!
Чингисхан оставил «дымящиеся развалины Бухары» и устремился на Самарканд. На его пути раскинулась долина Зеравшана с ее садами, огородами, тучными нивами, а также загородными домами, между которыми звенели струи бесчисленных арыков. Сопротивление ему оказали всего два форта: Дабоусия и Сари-Пул. Оставив у их стен по отряду, Завоеватель продолжил путь в сопровождении огромного кортежа, состоявшего из жителей взятых городов и сел, коих монголы гнали с намерением использовать в будущих осадах (кто не поспевал за их лошадьми, того убивали).
Самарканд расположен в семи километрах к югу от Зеравшана. Многочисленные арыки, отведенные от этой реки, обеспечивают лёссу замечательное плодородие, так резко контрастирующее со скудостью и пустынностью окружающего пейзажа. Подобно всем трансоксианским городам Самарканд имел три части, расположенные с юга на север: крепость, сам город и на севере — пригород.
Шахристан XIII века соответствует местечку Афрасиаб, который сейчас находится к северу от нынешнего Самарканда. Город окружала могучая стена с четырьмя воротами, наименования которых говорят о древних связях Трансок-сианы с Шелковым путем (в частности, те ворота, что находились на востоке, назывались Китайскими). Южные ворота шахристана именовались Главными (Баб киш); возле них находились торговый, или базарный, квартал (где, например, велась торговля металлической посудой), а также караван-сараи и склады. Этот квартал был самым многолюдным. Во всем же городе насчитывалось около пятисот тысяч душ. При всей скученности ремесленных и торговых кварталов Самарканд оставался городом весьма просторным, в основном за счет того, что значительную площадь в нем занимали сады, имевшиеся при каждом более или менее богатом доме.
Многочисленность оросительных каналов весьма способствовала развитию садоводства. Прелесть Самарканда, стоявшего у выхода из пустыни, заключалась прежде всего в его растительном убранстве и, разумеется, в очаровании его арыков, водоемов и фонтанов.
Арабские географы также хвалят такие монументальные сооружения древнего Самарканда, как, например, его кафедральная мечеть, руины которой были обнаружены в Афрасиабе.
Самаркандские ремесленники славились на всем Востоке. Они изготовляли прошитые серебром ткани (симхун), знаменитые ткани «самаркандис», а также палатки, коими пользовались караванщики всей Центральной Азии. Жестянщики продавали на вывоз сосуды из меди и необыкновенно изящные кубки, а местные шорники делали конскую упряжь, которая шла нарасхват от Кашгара до Шираза. Другим уникальным товаром самаркандских ремесленников являлась делавшаяся из тряпья бумага, секрет производства которой был вывезен из Китая в VIII столетии. Эта бумага в мусульманских странах заменила папирус и пергамент.
