Татьяна Лунгина - Вольф Мессинг — человек-загадка
«Коммуникабельность» Мессинга с царством фауны была просто поразительна! И династия Дуровых непременно заранее ставила Вольфа Григорьевича в известность о готовящейся премьере их звериного представления.
Глядя со стороны, трудно было с уверенностью сказать, кто больше счастлив: ребятишки или старый мудрец, покряхтывающий от удовольствия.
А коммуникабельность заключалась в том, что он немедля находил со зверем или птицей «общий язык». И порой казалось, они действительно понимали его, а он их. Но то были не отношения дрессировщика с прирученным, а партнерство равных. Вот что поражало! И еще важно: никогда я не замечала за ним слащавого умиления или сюсюканья, когда Вольф Григорьевич стоял у клетки с птицей или держал на руках забавного звереныша. В нем было больше неподдельного удивления перед чудом, чем притворного воркования, хотя ласков он был с ними чрезмерно.
Кстати, о клетке. Как помнит читатель, его Левушка тоже находился в клетке, но Мессинг высказывал на этот счет очень оригинальные мысли. А суть заключалась в том, что он усматривал первозданную гармонию мира и высший замысел в том, что человек мог бы находиться в сообществе хищных зверей совершенно безбоязненно, понимай он душу животных. Он и сказал так — душу. Исключение — только случаи бешенства как в дикой природе, так и среди прирученных человеком животных. И любил говорить, что человек — брат птицам. Хотя я сомневаюсь, что он знал есенинские строчки — «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове».
Клетку он рассматривал как досадный барьер непонимания между зверем и человеком. И в подтверждение приводил множество подлинных и легендарных историй «братания» человека и зверя. И если находил благодарного и внимательного слушателя, то неизменно свои гуманитарные истории заканчивал древней легендой, которую, рассказывая в сотый раз, сам слушал с упоением... Беглый раб встретил в джунглях обессиленного льва, занозившего лапу огромной колючкой. Человек извлек занозу, очистил рану от грязи и протер целебными травами... Но случилось, что в разное время и, естественно, по разным поводам, оба были пойманы. И оба попали на арену для кошмарного «увеселения» кровожадных зрителей: лев должен был растерзать раба... Но он узнал в нем своего спасителя и, благодарно лизнув ему руку, смиренно опустился перед ним...
Среди его большой коллекции открыток и фотографий с видами и достопримечательностями многих городов мира, где ему довелось побывать, Вольф Григорьевич особенно бережно хранил открытки с памятниками животных, совершивших подвиги во славу человека. Мысль эта принадлежит Мессингу, я лишь придала ей четкость литературную: подвиг животного во славу человека! Вольф Григорьевич, рассказывая о своих путешествиях, никогда не забывал разбавить повесть жанровыми зарисовками о диковинных представителях фауны. Притом, с такими дотошными подробностями, словно он решал повторить научный подвиг Брема — где только добывал сведения?! И помню, он частенько сокрушался, что не приобрел в свое время птицу-оборотня, экзотическую пичугу кукаббару. В Индонезии, где в сельской местности будильники все еще предмет роскоши, по кукаббаре проверяют время — свой демонический хохот она повторяет в одни и те же часы. А в Австралии «музыкальной» заставкой к утренней передаче по радио служит тот же смех кукаббары, с заразительными руладами.
Пытаясь успокоить Мессинга по поводу невосполнимого теперь упущения, я, шутя, высказала опасение, что такое экзотическое существо все равно бы не выдержало московского климата. Вольф Григорьевич, пощипав косматые свои завитушки, ответил:
— Здесь она погибла бы за одну только злостную насмешку над действительностью.
Иной читатель, возможно, скептически усмехнется и скажет, что, мол, не велика редкость — привязанность и любовь к животным. Замечание было бы справедливым, если бы не одно обстоятельство. Если не считать овчарки Дика, с которым мы уже знакомились в первых очерках, все другие животные и птицы привлекали Мессинга именно своей экзотичностью. И не только своим заморским происхождением, но либо способностью имитировать человека, либо высоко развитым инстинктом, приближавшимся к рубежу «мышления». Это и «лингвистические» способности попугая, и «чувство юмора» кукаббары, и, наконец, настоящий разум у дельфинов.
Именно рассказ о них я «припрятала» напоследок, что и поставит все на место: почему я подробно освещаю «взаимоотношения» Вольфа Григорьевича с царством фауны. Тема, на которую я, без ложной скромности, монопольно претендую. Ибо, по доверительному признанию Мессинга, об этом своем позднем (и, увы, не осуществленном) замысле он ни с кем, кроме меня, не делился. Возможно, это была бы его лебединая песня, но беспощадная старуха с косой явилась, чтобы оборвать ее.
С середины 50-х годов в научно-популярных журналах и периодической печати все чаще стали появляться публикации о дельфинах. Причем, преобладали статьи не развлекательного характера, а серьезные попытки привлечь внимание ученых к этому удивительному животному.
Вольф Григорьевич живо заинтересовался «дельфиньей тематикой» и просил меня делать вырезки из газетных и журнальных сообщений о любых экспериментах, проводящихся в лабораториях с дельфинами, о каждом случае столкновения человека с дельфином в открытой стихии.
Кроме того, нами были просмотрены десятки произведений античной литературы, где хотя бы вскользь упоминалось о них, и выписки складывались в специальную папку. Мы отыскивали сказки и легенды разных народов с дельфинами-персонажами, некоторые Мессинг просил меня перечитывать вслух по нескольку раз. Особенно умиляло его предание о дружбе древнегреческого мальчишки и дельфина, невольно заученное мной наизусть.
Каждое утро, идя в школу, мальчик приносил своему морскому другу какое-нибудь лакомство и угощал его. В благодарность тот подставлял свою мокрую спину, мальчишка усаживался на нее, и дельфин отвозил его на противоположный берег бухты, разрезавший городок на две части. А в урочный час приплывал к берегу, чтобы переправить школьника назад, домой.
Но толчком к замыслу Мессинга поэкспериментировать с этими удивительными существами послужили довольно частые сообщения о спасении дельфинами в открытом море обессиленных или раненных людей — при кораблекрушениях или опрометчивых дальних заплывах во время купания.
Ход рассуждений Мессинга был таков. Как существо чрезвычайно умное и ласковое, дельфин может играть с человеком в воде и резвиться как малое дитя: катать на спине, подталкивать на отмель, подпрыгивать и нырять, состязаясь в ловкости. Так играют с человеком и его домашние животные — собака и кошка.
