Людмила Улицкая - Священный мусор (сборник)
Эгоизм — понятие нейтральное. В нем реализуется столь необходимый человеку инстинкт самосохранения. Но где проходит граница между инстинктом самосохранения и угождением себе как жизненному принципу? Может быть, ответ на этот вопрос снова дает язык. «Эго» — слово переводное, из латинского. «Эгоизм» в сегодняшнем смысле определен французским Просвещением. На русский язык он переводится как «себялюбие». При кажущейся идентичности смысла, понятия все-таки различны. Эгоизм существует в рамках инстинкта самосохранения, и его верхняя граница, как мне представляется, находится там, где начинается нижняя у понятия «себялюбие». Но эта лингвистическая разница, возможно, не так и важна. И без этих рассуждений нам известно, насколько мучительна граница между двумя человеческими эгоизмами, между двумя «себялюбиями». Как обращаться с тем, кто даже не угрожает моей жизни (здесь вступает в действие самооборона), а всего лишь препятствует моему удовольствию? Эгоизм не имеет предела. Его единственное ограничение — эгоизм другого. Война эгоизмов всем известна по семейным конфликтам, по ссорам людей, находящихся в тесном общем пространстве. Существуют два сценария: первый — уничтожение носителя враждебного эгоизма, второй — добровольное ограничение своего собственного.
Но если предоставить эгоизм самому себе, он замыкает человека в крепчайшую западню, в ловушку одиночества. Он либо превращается в монстра, маниакально и автоматически продолжая процесс потребления, но уже не получая от этого ни малейшего удовлетворения, либо заболевает. Это заболевание может называться как угодно — депрессия, одиночество, внутренний кризис, утрата мотивации к жизнедеятельности, просто смертельная скука. Любовь эротическая — самый легкий, но и самый ненадежный выход. Эта любовь ненадежна, потому что привязана ко времени. Брачный сезон, короткий или длинный, — вот ее срок. Редко, страшно редко эротической любви удается преобразиться в более высокую ее разновидность, и из нее, как из куколки, появляется новое существо — крылатое и свободное от закона необходимости, всемирно-полового притяжения, — и взлететь из плоского мира, из тривиальной жизни, со страниц художественной литературы с ее вымыслами и ложью в свободное пространство любви, не подчиняющейся инстинкту размножения.
Романы, где главенствует эротическая любовь, расцвели в XIX веке. В XX они обрели обязательный хэппи-энд. До этого времени все великие произведения о любви непременно кончались смертью одного из персонажей, как правило женского. И это неизбежно: если не поставить точку вовремя и дать долгую супружескую жизнь любовникам, кто же поручится, что Беатриче, приобретя с годами жизненный опыт, не станет изменять супругу с конюхом, из Джульетты не вылупится властная матрона, преследующая мужа ревностью и подозрениями, а Анна Каренина, вступив во второй брак, не станет наркоманкой ввиду угасания к ней сексуального интереса со стороны мужа, увлеченного исключительно лошадьми?
Никаких выводов и деклараций. Тихо-тихо, очень доверительно, рискуя вызвать негодование и протест, шепну в конце моего небольшого исследования: любви в мире очень мало. С ней обстоит в нашем мире очень плохо, хотя с любовными романами дело как раз обстоит очень хорошо: их прекрасно раскупают. А вот любовь всё более деформируется благодаря всё возрастающему эгоизму, возведенному в принцип, в закон, в основу существования. Любовь истощается и уплощается, она всё более сводится к сексу, который наиболее безличен из всех видов любви. Так и хочется прикрикнуть на это всепожирающее чудовище: кыш! на место!
Где проходит граница, когда волшебная влюбленность превращается в любовь собственническую, алчную и мрачную, когда наступает момент превращения волнующего притяжения в тяжелую похоть, жаждущую удовлетворения, но не встречного движения нежности и приятия, в какой момент Эрос открывается не как шаловливый и прихотливый божок, а как жесткий, циничный и кровожадный идол, искажающий человеческое поведение? О, сколько преступлений совершено по его наводке, подначке и попустительству! В тюрьмах сидят тысячи мужчин и женщин, зарезавших, зарубивших топором, застреливших и задушивших тех, кого «безумно» любили. А сколько миллионов семейных пар, переживших свою любовь, ссорятся, раздражаются и тихо ненавидят друг друга до гробовой доски?
Кто сказал, что в мире слишком много любви? В мире острый дефицит любви — бескорыстной, самоотверженной, свободной. Той, о которой произнес апостол Павел свои бессмертные слова: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…»
Пусть цветет Эрос, украшая нашу жизнь счастливыми мгновениями, давая пережить глубочайшую нежность и любовные восторги, самозабвение и остроту воссоединения, и благодаря эротической любви порой и самые жесткие и эгоистические люди становятся мягче и человечней. Иногда даже Эрос может стать проводником и пробудить в человеческой душе разновидности иной любви. Однако именно Эрос, приносящий влюбленным и любящим блаженство и наслаждения, дает своим приверженцам и самые неисцелимые страдания. Когда кончается обольщение, которым Эрос так часто подвергает влюбленных, человек остается лицом к лицу уже не с приукрашенным фантазией, а с реальным человеком, начинается жестокое разочарование. И именно тут начинается работа другого рода любви, Божественной — агапэ, любви жертвенной, духовной, филиа — возвышенной любви-дружбы и, наконец, сторгэ — любви-нежности, любви-привязанности. Всего того, что составляет вертикаль, без которой человек превращается в животное. Иногда даже симпатичное, но чаще — безобразное.
Мир вокруг
Мы здесь живем
Мы здесь живем — в стране шаткой, валкой, горделивой и нищей. Чтобы ее разглядеть, надо далеко отъехать и смотреть на нее издали. Если смотришь с расстояния близкого — то грязь бездорожья, то смог, то пурга. Бомжи на перекрестках и «мерседесы» с мигалками. Взбесившееся, потерявшее стыд богатство и унизительная бедность. Убежать от этого невозможно: жизнь тянет в эту воронку, и оказываешься неожиданно для себя в разных несоединимых местах — на прекрасном концерте в консерватории, в хосписе, в детской колонии, на посольском приеме, в отделении милиции. Всюду жизнь, и всюду люди: чудовищные монстры и святые, прожженные твари и бессребреники, работяги и паразиты. Наши соотечественники.
