Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской
— От злости и истерии. Умирать он не собирался и без сознания никогда не был. Я не хотела тебя расстраивать, но, когда он лежал якобы без сознания, я заметила, как он одним глазом следил за тем, кто около него стоял.
— Зачем же тогда он подарил мне свой любимый перстень?
— Чтобы своею щедростью усыпить в тебе всякое подозрение, ведь своей кражей он окупил его стоимость во много раз. Он актер, прирожденный альфонс, и подумай сама: какие данные ты имеешь, чтобы сводить с ума мужчин? Одна наша общая знакомая — я не хочу называть ее имени, — увидев тебя, прямо сказала: «Если бы у меня были такие бриллианты, как у этой рожи, то из-за меня сто певцов вскрыли бы себе вены!» Ты простодушна, ты вечно всеми восхищаешься и не понимаешь, что вокруг тебя все ищут не твоего общества, а тех ценностей, которые вы еще сумели сохранить.
Валюшка права: если он, Владимир, лгал и лицемерил, то что же тогда сказать об остальных?! И как я, дурнушка, какой я всегда была, могла поверить, что меня можно так безгранично любить? Глупец он! Неужели он не предполагал, что мы можем хватиться этой несчастной шкатулки?
И потом, в этом во всем есть одна маленькая подробность, от которой сердце мое обливается кровью и мозг сверлит противная неотвязная мысль.
В этой шкатулке лежала коробочка с моими личными детскими драгоценностями, которые он так любил сам перемывать и чистить. Среди них были самые мне дорогие: часики с амуром, подаренные мне мамой после моего первого детского в Дворянском институте концерта. Браслет с изумрудами, на котором мама выгравировала: «Киса»; некоторые вещи маленькой герцогини 80-х годов, кольцо — рубин, вырезанный сердцем, осыпанный бриллиантами, подарок тети Нэлли, и масса дорогих мне по воспоминаниям вещей.
Был случай, когда нас выследил бандит (из Рублева), он проник к нам в дом. Пил с нами чай, но когда в отсутствие мамы я хотела ему дать эту мою детскую коробочку с драгоценностями в обмен на несуществующие продукты, то он быстро отвел мою протянутую руку и сказал:
— Хорошо, это я возьму в следующий раз, когда приду. В этот же вечер он чуть не убил маму, ограбив ее, но моих вещей, которые я сама ему давала, не взял, а рука Владимира, человека, который меня целовал, не дрогнула, и он взял их…
И все-таки наперекор уму мне жаль его… Мало того, он еще дорог мне, и я не хочу предать его имя позору. Об этом никто не должен никогда узнать, мама мне дала в этом свое слово, а оно у нее есть. Бедная мама… Я так ее огорчала… Я сознаю, что мы с мамой во многом чужие, но в ней есть черты, которые я глубоко уважаю: ее бесстрашие, ее благородство. Я не слышала от нее никаких причитаний, рыданий, «охов» и «ахов», какими бы разразилась любая женщина, если бы у нее украли такие драгоценности. О Владимире она говорит без всякой злобы, но с уничтожающим презрением. Хотя это звучит невероятно, но я вижу, я чувствую, что она даже рада, что этой ценой она заплатила за его защиту. Свою замечательную выдержку она уже доказала: когда все случилось и со мной сделался припадок, ей пришлось на другой день идти ко мне на службу, чтобы сказать о моей болезни, и около детского сада в Дегтярном переулке она встретила Владимира.
Мама вела себя с ним как ни в чем не бывало и даже позволила передать мне письмо на Поварскую. Их свидание и поведение мамы совершенно ясно из письма ко мне Владимира. Между прочим, он теперь перетянул себе в союзницы мою приятельницу по службе, руководительницу детского сада, некую Анету. Вот его письмо:
Милый, хороший Котик! У меня сегодня сумасшедший день. Я точно предчувствовал вчера, что что-то случится. Сегодня утром, как ты уже знаешь, ждал тебя до одиннадцати. Потом пошел домой, написал тебе записку и, заклеив ее, отправился к тебе на службу. Стою и жду подходящего мальчишку. Только что отправил тебе записку, как вдруг смотрю, идет твоя мама. Поздоровался с ней и спросил, куда она идет. Она сказала, к тебе. Я удивился и подумал, в какое дурацкое положение поставил тебя, так как ты, наверное, читала мое письмо в тот момент, когда она вошла. Представь же себе мое удивление, когда выходит мальчишка и говорит, что твоя мама взяла письмо и передаст тебе его сегодня или завтра!
Я страшно расстроился всем этим, так как, с одной стороны, у меня мелькнуло подозрение, не уехала ли ты — помнишь. как ты говорила?.. Это было. на мой взгляд, тем более вероятно, что мама пошла к тебе на службу… Ведь она ничего мне не сказала о том, что ты больна, из ее слов, наоборот, я понял, что ты должна быть на службе.
Когда мы встретились, она меня очень спокойно и с иронией спросила: «Ну, что скажете новенького?» Я промолчал, отвечать было нечего. Спрашивать же о тебе я не стал, так как не предполагал, что ты можешь быть больна. Потому я сейчас же послал мальчишку обратно, взять письмо, так как боялся, что она его распечатает, а ведь там я писал о том, как не дождался тебя вчера…
Да, между прочим, мама твоя. возвратив письмо мальчишке, была на этот раз даже так снисходительна, что попросила мальчишку передать это письмо на Поварскую, в дом 22.
Со службы я сейчас же пошел на Поварскую. Потом пошел обедать и заниматься, так как на завтра совершенно неожиданно позвали на концерт в «Славянский базар». А сейчас строчу тебе это письмо, а потом побегу к Анете с просьбой передать тебе его. Ты не будешь сердиться? Ведь у меня нет иной возможности сообщить тебе все и знать, что письмо попадет тебе в руки… Завтра буду утром ждать тебя на углу с половины десятого… Ты пойдешь на службу? Что с тобой, серьезно ли ты захворала или так, недомогание?
Ради Бога, умоляю тебя, если захворала надолго, то разреши мне прийти навестить тебя. Приду, когда тебе угодно, с черного хода, чтобы не видел никто, только позволь видеть тебя. Так мучительно сознавать, что я не могу быть около тебя, моей любимой и близкой.
Пожалей меня, позволь мне прийти, скажи маме, что во время твоей болезни должно быть перемирие, ведь не зверь же и не камень она, в самом деле… Не считай эгоизмом мою просьбу. Я не могу стеснить тебя своим приходом, ведь жили же мы вместе… Поверь, во всяком виде ты мне одинаково близка… и дорога…
Не пудри личика, не прихорашивайся, ты и так очаровательна, только позволь своему нетерпеливому безумцу Вовке взглянуть на тебя. Вкладываю в это письмо записочку маме с просьбой о том же. Передай, если найдешь нужным. Ради Бога, умоляю ответить, когда увижу тебя. Целую тебя крепко и много раз. Отвечай, если можешь, передай Анете, что надо.
Твой горячо любящий тебя Володя.
Юдин — Китти
Милый Котик, в тот же день, когда я получил твое письмо, я, конечно, тотчас, как вернулся с концерта, написал тебе письмо, но потом разорвал его и не отправил. Я думаю, ты сама понимаешь, как тяжело было мне прочесть в нем, что я, «конечно», не могу тебя навестить и «даже» не надо больше писать, ну а телефон может «пригодиться». Не стану говорить, каким ударом было мне это письмо и какой ответ я хотел послать тебе. В нем было все: и отчаянная мольба разрешить прийти к тебе, и упреки, и тысячи доводов…
