Ричард Хэк - Герцогиня смерти. Биография Агаты Кристи
Премьера состоялась 28 октября 1953 года в ковент-гарденском театре “Зимний сад” на 1640 зрительских мест. В пьесе было задействовано тридцать актеров и два набора огромных декораций, причем одна из них являла собой весьма натурально воспроизведенный фрагмент судебного зала Олд Бейли[76]. Все до одного билеты были распроданы. И автор пьесы пережила незабываемый вечер.
Спектакль произвел фурор. Когда опустили занавес, актеры как по команде обернулись в сторону ложи, где сидела Агата, и сделали общий поклон. Зрители сразу встали и тоже развернулись в сторону ложи, громко аплодируя. Ричард Аттенборо примчался на премьеру, отыграв в “Мышеловке”, и Джон Миллз тоже не мог не прийти. Публика аплодировала все громче, Агата, окончательно смутившись, поспешила ретироваться из ложи. Проходя мимо Питера Сондерса, она с улыбкой шепнула: “Кто бы мог подумать, а?”
В “Автобиографии” она так вспоминала свои ощущения в тот вечер: “Счастье, огромное счастье, а уж когда раздались овации, радости моей не было предела”. Жизнь писательницы была богата творческими удачами, но тот вечер…
“Да, это был памятный спектакль, я до сих пор им горжусь, – признавалась Агата. – Время от времени я копаюсь в шкафчике с памятными вещицами и, наткнувшись на старую программку, непременно ее читаю, приговаривая: «Ах, какой это был спектакль!»”
Филипп Хоуп-Уоллес тогда писал в “Гардиан”: “Невероятный успех. Ювелирная работа! Мы знали, что справедливость восторжествует, и, наблюдая за тем, как приближается неминуемая расплата, одобрительно кивали. Но в самый торжественный момент миссис Кристи как бы вопрошает: “Вы уверены, что все было именно так?“ – и, ловко перетасовав колоду, показывает, что произошло на самом деле и какие же мы наивные глупцы”.
Айвор Браун из газеты “Обсервер” не преминул уведомить читателей: “Вердикт, вынесенный присяжными, – это отнюдь не финал, а начало истории, закрученной, как поросячий хвостик”.
Через год, в 1954-м, состоялась премьера в брод-вейском Театре Генри Миллера, где главную роль исполнял друг Агаты, Фрэнсис Салливан. “Нью-Йорк геральд трибюн” констатировала “сногсшибательный успех”. Ассоциация нью-йоркских критиков назвала “Свидетеля обвинения” лучшим зарубежным спектаклем года. А Салливан и Патриция Джессел (занятая в английском спектакле и согласившаяся сыграть на Бродвее) получили премию “Тони”[77] за актерское мастерство.
Но вернемся в Англию, в то время, когда “Свидетель обвинения” был еще в стадии репетиций. Однажды Корк пригласил Агату на ланч. Надо сказать, она любила эти неофициальные встречи со старым другом. О делах старались говорить поменьше, шутили и наслаждались шедеврами поваров ресторана “Мирабель”. На этот раз к их компании присоединилась знаменитая киноактриса Маргарет Локвуд. Маргарет поделилась своей мечтой: ей давно хочется сыграть комическую роль, ей надоело изображать роковых злодеек. Вот если бы миссис Кристи написала для нее пьесу…
Через полтора месяца “Паутина”[78] была готова. Питер Сондерс обещал представить ее публике в следующем театральном сезоне.
Теперь Агата перебиралась в Гринвей-хауз на все лето, огород исправно радовал хозяйку обильными урожаями, ландшафты и река – почти неуловимо менявшейся красотой, на которую невозможно было налюбоваться. Внучок Агаты, Мэтью Причард, был определен в беркширскую подготовительную школу Эстри в Вулхэмптон-хаузе, где, между прочим, научился отлично играть в крикет. Летом он по-прежнему приезжал в Гринвей вместе с мамой и отчимом.
С годами Гринвей все больше воспринимался как место отдыха, писательскими приютами Агате служили теперь либо лондонская квартира в Челси, либо “Дом Агаты” (это на раскопках, пристройка к нимрудскому дому). Популярность Агаты Кристи росла и назойливость пишущей братии – тоже. Соответственно все более острым становилось желание скрыться от посторонних.
Агата давно научилась прятаться, в свою частную жизнь она допускала немногих. Но целиком и полностью отгородиться от реальности и стремительно преображавшегося мира было невозможно. Издержки пристального внимания публики чаще всего обретали форму безжалостных фотографий. Да, в них не было ни грана доброты, в этих изображениях немолодой дамы в жемчужном колье и с накрашенными ногтями.
В конце концов Агата взбунтовалась, последней каплей стало фото для немецкого еженедельника “Шпигель”. Ей прислали этот шедевр в Гринвей, чтобы заручиться согласием на публикацию. Снимок был кошмарным, и Агата написала автору: “На мой взгляд, фотография ужасная во всех отношениях, даже если считать ее пробной”. Немного подумав, она написала еще одно письмо, Эдмунду Корку, и вложила в конверт вышеупомянутый шедевр.
“Ты только посмотри, Эдмунд! И я должна это все терпеть? Можешь считать меня ненормальной, но с меня хватит. Больше никаких фотографий. С какой стати я должна мучиться, сносить все эти унижения?” Закончив письмо, Агата положила в рот мятный леденец, чтобы перебить отвратительный вкус, который почувствовала, глянув на немецкое фото.
В конце 1953 года Би-би-си предприняла очередную попытку заманить Агату Кристи на телевидение, для интервью. Компания выпустила тогда новую программу “Панорама”, которая успела завоевать симпатии четырех миллионов зрителей. Продюсер передачи Деннис Барден заверил Корка, что Агате ничего не придется делать, “только сесть в кресло и, не обращая внимания на камеры, ответить на несколько вопросов”.
К телевидению Агата была равнодушна и уж тем более к возможности помелькать на экране перед миллионами сограждан. В общем, “Панорама” ее не заинтересовала. И Корк сочинил отказ: “Боюсь, что миссис Кристи вряд ли когда-нибудь захочет появиться в телестудии. Думаю, она не согласится ни при каких обстоятельствах”.
Спокойно почивать на лаврах Агате не давали, да она этого и не желала. Постоянно приходилось с кем-то воевать, кому-то помогать. Она продолжала отсылать прочь фотографов (“Да ну их!”). Права на свою новую книгу “Хикори, дикори, док”[79] она переоформит в пользу племянников Макса, Джона и Патрика Мэллоуэнов, а все деньги, полученные за рассказ “Причуда в Гриншоре” (первый из написанных после долгого перерыва), подарит церкви Святой Девы Марии в Черстон-Феррерсе, чтобы в окне на восточной стене сделали витраж. Когда Агата заходила в этот храм, то ее всегда раздражали там простые оконные стекла. Это резало глаз, как щербина на месте недостающего зуба. Агата самолично оплатит работу мастера.
Премьера “Паутины” состоялась в театре “Савой” тринадцатого декабря 1954 года, спектакль замечательно приняли и критики, и зрители. Маргарет Локвуд получила весьма выигрышную роль, о которой можно было только мечтать. Но в зените славы оказалась, конечно, сама Агата, у которой на тот момент в разных театрах Уэст-Энда шли три успешные пьесы. Все чествования пришлись как раз на рождественские праздники, на которые Агата, по обыкновению, “слегка переела… и радовалась тому, что все мои детки рядом”. Такие минуты бывали, безусловно, самыми лучшими в ее жизни.
Жизнь в Ираке Агата воспринимала как многомесячный отдых, хотя там она интенсивно писала и усердно помогала мужу справляться с множеством проблем, всегда возникающих на раскопках, предвидеть которые просто невозможно. Но “археологические” хлопоты были ей в радость. В 1955 году (соответственно – шестидесяти четырех лет от роду) Агата написала в “Доме Агаты” роман “Хикори, дикори, док”, а весь мир в это время уже зачитывался романом “Место назначения неизвестно”[80]. Однако новый триллер некоторым показался старомодным, как вальс. Ведь его давным-давно вытеснили танцы в ритме джаза.
Да, Агата писала шпионские драмы, такие как “Место назначения неизвестно”, но читатели уже успели полюбить Джеймса Бонда из появившегося несколько раньше романа Яна Флеминга “Живи, пусть умирают другие”. Неотразимый “агент 007” покорил сердца еще год назад, после выхода популярнейшего романа “Казино “Ройал”. Агата была представительницей другой эпохи, эпохи чинных гостиных, вышколенных дворецких и кухарок, которые до сих пор собственноручно убивали индюшек ко Дню благодарения.
“Этот триллер не самое удачное произведение Агаты Кристи; слишком натужно и наивно”, – писал в “Обсервер” Морис Ричардсон. Книжку “Место назначения неизвестно” Агата посвятила своему зятю Энтони, “который так же, как и я, любит путешествовать по миру”.
А “Мышеловка” между тем дожила до тысячного показа. Ради этого события Сондерс заказал программки в шелковом переплете и разослал театралам, этот изящный трюк оказался очень своевременным, поскольку после ухода из спектакля Ричарда Аттенборо сборы с “Мышеловки” стали падать. Нарядные программки, напомнившие о юбилее, всколыхнули интерес публики к пьесе и подарили ей вторую жизнь. Примечательно, что и сама Агата стала “жертвой” этой рекламной кампании. Вернувшись в Англию, она получила от Сондерса… пустой незапечатанный конверт, на котором имелся почтовый штемпель “вложение отсутствует”. Агата тут же написала Корку: “Скажи ему, чтобы не переусердствовал с шелковыми программками, и пусть аккуратней облизывает края конвертов!”
