Станислав Вольский - Сен-Симон
Постепенно сен-симонисты расширяют круг своей деятельности и начинают вести пропаганду в рабочей среде. Вскоре из рабочих составилась уже довольно многочисленная группа, выделенная в особую «степень». Ею ведали жена Базара и инженер Фурнель. Деятельность сен-симонистов в данном случае не ограничилась одними проповедями и пением сен-симонистских гимнов: для рабочих была организована даровая медицинская помощь и устроено несколько рабочих домов с общественными столовыми, а в каждом округе Парижа было назначено по «директору» и «директрисе», которые должны были подавать рабочим советы и выдавать в некоторых случаях денежные пособия. Кроме того, сен-симонистская «церковь» усыновила более двухсот детей и обеспечила им питание и образование.
Начало тридцатых годов — самая счастливая пора сен-симонистского движения. О нем много говорят во Франции, начинают говорить и за границей. Многие иностранцы, деятели литературы и искусства, регулярно посещают сен-симонистские собрания, — в том числе знаменитый композитор Лист и не менее знаменитый поэт Генрих Тейне, посвятивший Анфантену одну из своих книг (впоследствии он снял это посвящение).
Наибольшим успехом секта пользуется в пограничной с Францией Бельгии. В Англии, несмотря на агитационные поездки, секта не нашла приверженцев, но оказала немалое влияние на отдельных писателей. Так например, известный экономист Джон Стюарт Милль в ноябре 1831 года писал Эйхталю, одному из вождей сен-симонистов: «Если сен-симонистское общество убережется от расколов и ересей, если оно будет продолжать пропагандировать свою веру и увеличивать число своих членов так же быстро, как это происходило в течение двух последних лет, тогда для меня сверкнет луч света во тьме. Но даже если этого и не произойдет, то что сделано, не будет потеряно».
Германская пресса, возмущенная нападками сен-симонистов на частную собственность, изображала новую церковь как «сборище разбойников и грабителей»; тем не менее и в Германии у сенсимонизма нашлось несколько последователей, самым крупным из которых был известный социолог Лоренц Штейн. Но если в Германии сен-симонистам не удалось основать ни «церкви», ни «центра», то зато идеи их оказали немалое влияние на. радикальную часть молодой немецкой интеллигенции, из рядов которой вышли впоследствии Маркс и Энгельс.
До июльской революции сен-симонисты вели пропаганду в закрытых собраниях и более или менее замкнутых кружках. Революция дала им возможность выйти на улицу. Но в вооруженной борьбе они непосредственного участия не принимали, считая, что мирная пропаганда более действительное средство, чем баррикады. В дни боев Анфантен предлагал «верующим» соблюдать нейтралитет. Только Базар, увлеченный традициями своего революционного прошлого, в последний день боев пробрался в городскую ратушу к Лафайету и убеждал его временно провозгласить диктатуру для проведения выборов в Учредительное собрание. Лафайет отклонил его предложение. На другой же день после победы революции сенсимонисты расклеили по улицам афиши под заголовком «Сен-симонистская религия», как будто нарочно рассчитанные на то, чтобы раздразнить массы, ненавидевшие клерикалов и иезуитов и переводившие слово «религия» словом «контрреволюция».
Еще через два дня Анфантен рассылает по провинциальным центрам циркуляр, рекомендующий «верующим» использовать перемену режима для пропаганды следующих первоочередных реформ: полной свободы вероисповеданий, которая даст возможность беспрепятственно развиваться сен-симонистскому культу, свободы печати, свободы образования, свободы торговли, которая должна облегчить образование промышленных и торговых ассоциаций, полной свободы собраний и отмены института наследственных пэров (аристократы, члены верхней палаты, при Бурбонах получали это звание по наследству).
За отменой наследственного пэрства должна была последовать отмена права наследования. Сами по себе эти реформы не выходили за рамки радикального демократизма, но сен-симонисты подчеркивали, что для них это только средство достижения социальных реформ, намеченных в их программе. В специальной брошюре, выпущенной вскоре после июльских событий, Базар указывал на недостаточность чисто политических мер, предлагаемых либералами, и говорил о необходимости перемены всего общественного строя в духе сен-симонистского учения.
Эти шаги являлись как будто прологом к образованию широкой массовой партии. Но никакой массовой партии не образовалось. Сен-симонисты были не прочь стать учителями и воспитателями пролетариата, но допустить рабочих в лоно своей церкви в качестве полноправных ее членов они вовсе не желали, ибо это противоречило бы всему духу их учения. И потому, обращаясь к рабочим с увещаниями и наставлениями, они по-прежнему главное внимание обращали на буржуазию и буржуазную интеллигенцию, надеясь в этой среде — и только в этой среде — найти вождей и организаторов нового общества.
Одновременно с расширением деятельности секты внутри ее происходили значительные сдвиги, дававшие все больший и больший перевес религиозно настроенным элементам. В 1829 году Олинд Родриг, считавший себя «первоучеником» Сен-Симона, вышел из состава руководящей тройки и в торжественной речи признал верховенство двух «апостолов» — Анфантена и Базара. Вскоре между этими «первоверховными апостолами сенсимонизма» начинаются сначала личные трения и теоретические разногласия, а потом вспыхивает открытая борьба, победителем в которой оказался Анфантен.
Базар и Анфантен — это Петр и Павел сен-симонистской церкви. Базар — несколько тяжеловесный, осторожный, вдумчивый, недурной диалектик и организатор, поклонник строгого семейного уклада, он признает теорию «восстановления прав плоти», но смотрит на нее с опаской и отнюдь не склонен давать ей распространительное толкование: Анфантен — прекрасный оратор, изощренный софист, фанатически уверенный в своей «божественной миссии», до смешного тщеславный вызывающий в мужчинах чувство преклонения, а в женщинах — обожание, нередко переходящее в пылкую влюбленность. Гордый своей действительно недюжинной красотой и успехами среди «слабого пола», увлекающийся и сентиментальный, он как бы специально создан для того, чтобы создать культ чувства и чувственности. А паства его как нельзя более податлива в этом отношении и отнюдь не прочь подменить мечты о преображении общества планами изменения семейного быта. Естественно, что в споре между двумя первоверховными апостолами за любезным и обаятельным Павлом было заранее обеспечено большинство.
