Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
Впрочем, это же говорило и о другом — о взаимовыручке, черте, свойственной русскому характеру, так хорошо знакомой Кутузову, участнику многих баталий.
Картина, увиденная в столовой, вновь напомнила Михаилу Илларионовичу его юношеские годы. За некоторыми столами один из кадет — «установщик» — тщательно делил по порциям хлеб, сахар, масло и кашу. За другими, где этот «процесс» был уже завершен, кадеты приступали к долгожданной трапезе. Они усердно уплетали пищу под монотонные голоса своих коллег, с большой неохотой поочередно отрывавшихся от еды и читавших выдержки из молитв и артикулов. Здесь же, в проходах, у столбов, стояли наказанные «отлучением от горячей пищи». Скучным взором наблюдали они за ходом завтрака своих товарищей. Некоторые сидели за столом, поставленным специально на видном месте, и, стараясь не смотреть по сторонам, довольствовались хлебом, размоченным в воде.
Унтер-офицеры теперь с рвением следили за порядком в столовой и чистотой. Приняв доклад от дежурного, Кутузов несколько раз прошелся по залу и, к удивлению кадет, сел за один из столов позавтракать вместе с ними. Сытная еда и порядок в столовой оставили хорошее впечатление. Михаил Илларионович понимал, что от того, как кормят вверенных теперь ему юношей, будет зависеть очень многое.
Смотр был назначен на десять часов. К указанному времени на кадетском плацу все было готово. Ровно в десять пунктуальный Ридингер (предварительно сверивший свои часы с часами начальника) подал команду «смирно». Оркестранты, в отличие от войсковых, довольно прилично сыграли «Встречный марш». Генерал Кутузов, выйдя на середину, громко поздоровался с кадетами, услышав в ответ еще недружный хор звонких мальчишеских голосов. На плацу в развернутом строю стояли все пять возрастных колонн. На правом фланге каждой из них — знаменщики с ассистентами. Среди знамен эффектным оформлением отличалось знамя старшего возраста, которое возвышалось над остальными.
В колоннах по ранжиру, в кафтанах и камзолах стояли воспитанники. На головах гренадер красовались шапки с огромными бляхами, в руках — ружья. У фузелеров — шляпы, обшитые золотым позументом, на поясах — шпаги.
В строю внешне выделялись четвертый и пятый возрасты, рост и более развитое телосложение кадет которых подчеркивалось серебряными и золотыми позументами на кафтанах. Однако, несмотря на разницу в возрасте (до пятнадцати лет), в массе кадет явно улавливалось нечто общее. Оно выражалось не столько общим покроем одежды, сколько единообразием заплетенных и уложенных в косу волос с одинаковыми черными муаровыми бантами. Изрядно напудренные, они теряли при этом свой естественный цвет, приобретая однообразный серый. То же самое можно было бы сказать и о напомаженных и напудренных лицах. Создавалось впечатление, что в строю стоят только что изготовленные по единому образцу куклы, отличающиеся одна от другой лишь размерами. Ридингер и его окружение были в восторге, которого явно не разделял новый директор. Михаил Илларионович хотя и помнил изречение Суворова: «Пудра — не порох, коса — не тесак…» — не мог открыто высказать свое неудовольствие. Тем не менее своим явно подчеркнутым безразличием к буклям и пудре дал твердо понять, что впредь увлекаться этим не следует.
Подойдя к каждой из колонн и поздоровавшись с представившимися ему офицерами, директор отправил в расположение учебных классов воспитанников первых двух возрастов. Осматривая каждую из оставшихся шеренг, он с удивлением отметил, что, в отличие от утреннего построения, у большинства кадет были новые, довольно приличные сапоги. Выяснилось, что сапоги эти выданы по личному распоряжению императрицы для посещения Зимнего, куда частенько приглашались воспитанники корпуса «для обучения, как к начальству подходить и ему комплименты делать». Этим же объяснялась и необычная форма их — без каблуков, «дабы паркет при посещении дворца не портить».
Несколько более обычного Михаил Илларионович задержался перед корпусом чужестранных единоверцев. Стоявшие в строю смуглые, черноглазые юноши были греками, набранными в малолетстве из бедного люда и сирот во время Архипелагской экспедиции русского военного флота в 1770–1774 годах. Ему было хорошо известно, что образование корпуса, или, как его еще называли, «греческой гимназии», находилось в прямой связи с планами Екатерины II создать новое Византийское государство, сделав императором его своего внука Константина.
Из обучавшихся в корпусе мальчиков-греков предполагалось подготовить для новой Византии чиновников и офицеров. Позднее Кутузов встретился со многими своими воспитанниками на русской военной службе.
В строю стоял и единоверец-грек кадет Егор Властов, в будущем один из героев Отечественной войны 1812-го, чей генеральский портрет и поныне украшает Военную галерею Зимнего дворца.
Оставшиеся кадеты должны были показать строевую выправку, строевые приемы, действия с оружием и прохождение маршем. Чувствовалось, что в корпусе этим занимались мало. Юноши, к стыду своих наставников, выполняли команды неуверенно, скованно, с нарушением такта, неединообразно.
Особенно плохо получались ружейные приемы в движении «наперевес» и «под курок». Сказывались и чудачества Ангальдта. При исполнении ружейных приемов в составе групп слышались странные металлические звуки. Оказалось, что для «отчетливости приемов» гайки, антапки и винты у ружей было приказано ослабить и развинтить. Естественно, такие ружья были расхлябаны, теряли пристрелку и уже не соответствовали вполне своему назначению.
Те же «чудачества» выявились и при исполнении приемов учебной стрельбы. По команде «Вынь патрон» кадеты звонко ударяли ладонью правой руки по большой, наполненной соломой патронной сумке, изображая, что при этом они будто бы вынимают из нее патрон. Затем при очередной команде «Скуси патрон», забавно жестикулируя, подносили несуществующий патрон к зубам, обозначая этим скусывание. В таком же чрезвычайно условном варианте, вызывавшем немалую потеху юношей, отрабатывались остальные приемы заряжания и учебной стрельбы.
Здесь же, на плацу, Кутузов дал строгое распоряжение по приведению оружия к нормальному виду и заполнению сумок учебными патронами.
Не лучше обстояло дело и с маршем в составе колонн. Тем не менее, стараясь развивать дух соревнования, директор корпуса тщательно отмечал успехи и неудачи каждой из них для определения общих мест по результатам строевого смотра. Это было тем более необходимо, поскольку традиция «кадетам, занявшим первое место на строевом смотре, — по сладкому пирогу за обедом» — восстанавливалась.
