Герман Гискес - Операция «Северный полюс». Тайная война абвера в странах Северной Европы
К этому удару прибавился еще один, когда Гискес, уходя, неожиданно спросил:
– Ну, сколько вы еще ошибок сделаете?
Это произошло после того, как я уже расшифровал три найденных при мне сообщения и попросил сутки на то, чтобы подумать и принять решение по поводу его предложения о дальнейшем сотрудничестве.
Я знал, что враг прекрасно знаком с применявшейся нами системой шифровки. После пройденной в Англии подготовки это меня не удивляло, и поэтому я не был особенно поражен, когда Гискес дал мне понять, что знает – у меня должен иметься какой-нибудь опознавательный знак. Подобного банального вопроса следовало ожидать от специалиста по контрразведке. Но мое сердце на мгновение замерло, поскольку мне показалось – мой опознавательный знак ему известен.
Кажется, настал момент более подробно поговорить об опознавательном знаке. Этот знак предназначался для того, чтобы сообщать лондонскому руководству, что у меня все в порядке. Отсутствие знака или его неожиданное изменение свидетельствовали о том, что данный агент попал в руки к врагу. Опознавательный знак может быть самым простым, главное – четко договориться: его наличие означает, что агент спокойно работает, а отсутствие или изменение свидетельствуют о вражеском вмешательстве. Более того, опознавательный знак следует выбирать таким образом, чтобы его не мог вычислить вражеский радист, прослушивающий передачу. Совершенно очевидно, что штаб при этом должен строго придерживаться заранее обговоренного плана, иначе лучше вообще все это не затевать.
Опознавательный знак при его правильном использовании позволяет штабу полностью сохранять контроль над ситуацией, а при его отсутствии или изменении штаб должен прервать связь с соответствующим агентом или в самом крайнем случае заподозрить неладное и начать расследование. Поэтому агент обязан крайне осторожно пользоваться опознавательным знаком и в случае ареста прекратить его применять. Тщательно выбранный знак никогда не станет известен врагу, даже если тот думает, что вычислил его. В случае если на агента оказывается давление, он не должен выдавать истинный знак. Враг будет вынужден удовольствоваться любыми заявлениями агента, которые тот сделает под влиянием обстоятельств, и таким образом не сможет контролировать ситуацию.
Мой личный опознавательный знак по согласованию с Лондоном имел в своей основе мой агентурный номер – 1672, точнее, его первые две цифры. Я должен был писать неправильно каждую шестнадцатую букву текста, но так, чтобы эта ошибка не походила на случайный пропуск или добавление точки или тире во время передачи. Например, вместо S (· · ·) нельзя было писать ни I (· ·), ни Н (· · · ·), зато годилось Т (—).
Судя по вопросу, который задал Гискес, он знал, что наши обычные опознавательные знаки представляют собой сознательные ошибки, сделанные по определенной системе. Это не вызвало бы у меня особого беспокойства, если бы у меня при аресте не нашли трех зашифрованных посланий, включавших в себя опознавательный знак. Гискес знал достаточно, чтобы вычислить мой знак, тщательно изучив эти сообщения.
Казалось, что все пропало!
Моей первой реакцией на замечание Гискеса стала попытка сделать вид, что я не понимаю, о чем он говорит. Таким образом я мог выиграть какое-то время, но каждый последующий сеанс связи все сильнее приближал бы немцев к истине. Выпрошенные мной сутки на раздумье оказались очень кстати, так как я случайно набрел на решение проблемы, которое вполне могло спасти положение. В двух из трех сообщений, попавших к врагу, мой опознавательный знак совпадал со словом «stop» («тчк»), которое часто встречается в тексте. Если бы при шифровке сообщения я изменял каждую шестнадцатую букву, как поступал обычно, то это слишком сильно исказило бы текст, делая его почти нечитаемым. Однако по чистой случайности я мог в обоих сообщениях сделать ошибку именно в слове «stop». Я поменял одно «о» на «i», а другое на «е», благодаря чему смысл послания оставался понятен. Поэтому я решил сказать немцам, что мой опознавательный знак состоит в том, чтобы в каждом сообщении один раз вместо «stop» писать «step» и один раз – «stip». Если бы мне удалось их обмануть, в Англии бы не только поняли, что я арестован, но и догадались бы, что враг знает о существовании опознавательных знаков. Объяснение, которое я придумал, разумеется, не выдержало бы тщательной проверки, но, если бы немцы обнаружили, что в третьем сообщении сделана совсем другая ошибка, я бы мог приписать это своей небрежности. А чтобы в тех сообщениях, которые я передавал по требованию врага, фальшивый опознавательный знак случайно не превратился в подлинный, следовало попытаться взять процесс шифровки в свои руки.
Короче говоря, обман удался. Я лично зашифровывал все сообщения, которые отправлял с передатчика RLS-UBL с 12 марта до конца октября 1942 года, и поэтому могу гарантировать, что в каждом из этих сообщений содержалось недвусмысленное предупреждение.
Во время моего второго сеанса связи на службе у врага – первого, когда в моих сообщениях отсутствовал истинный опознавательный знак, – немецкому абверу стало известно, что вскоре в Голландию забросят нового агента по кличке Абор. Одновременно планировалось сбросить несколько контейнеров с оружием и аппаратуру, которая ни при каких обстоятельствах не должна была попасть во вражеские руки.
Поскольку враг получил эту информацию до того, как в Англии узнали о моем аресте, положение складывалось почти катастрофическое, ведь первые мои сообщения, не содержавшие опознавательного знака, еще не были там расшифрованы. В этих обстоятельствах Лондон практически не имел возможности успешно обманывать немцев, и я был готов к тому, что радиосвязь в любой момент прервется. Та уверенность, которой я успел проникнуться, мгновенно сменилась бы обратной крайностью, и если бы Гискес захотел еще раз проверить мой опознавательный знак, то меня ждала бы крайне незавидная участь.
Итогом всех тех соображений, которые проносились у меня в голове, пока я расшифровывал сообщение, стал отказ от дальнейшего сотрудничества с немцами. Позволить, чтобы в руки врага попало несколько контейнеров с оружием, – одно дело. Но предать товарищей, которые направляются сюда из Англии? Нет, никогда!
Вероятно, врагу такое поведение должно было казаться самоочевидным, но в сущности это было чистое притворство. Мне не приходилось беспокоиться о том, что Абор попадет в руки немцев, поскольку еще до того, как его отправят в путь, англичане наверняка узнают, что мой передатчик находится под немецким контролем.
В данный момент моей целью было предотвратить неблагоприятное впечатление, которое сложилось бы, если бы Лондон прервал радиосвязь. С другой стороны, тот агент, который искренне или притворно убежден, что сотрудничество с врагом навлечет катастрофу на голову его товарищей, и твердо откажется от этого сотрудничества, не думая о возможных последствиях, наверняка заслужил бы доверие Гискеса. К сожалению, эта военная хитрость фактически ни к чему не привела.
