Нами Микоян - Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР
(Григорий Чухрай, журнал «Кинопроцесс», 2000, № 3).
Фурцева не любила рок-н-ролл
Мы всегда мечтали приехать в вашу страну и делали все, чтобы попасть в Москву. Но в те времена министром культуры Советского Союза была мадам Фурцева. Она негативно относилась к любой рок-музыке и, естественно, сделала все, чтобы не допустить гастроли «Роллинг стоунз» в СССР.
(Мик Джаггер, «Аргументы и факты», 1999)
Билет на «Норму» для врача
– Меня предупредили, – рассказывал искусствовед Борис Поюровский, – что хирург, который сделал операцию моему близкому человеку, никаких подарков от пациентов не принимает, даже цветы и конфеты. (Это было давно, когда мы еще не вступили в эпоху рыночных отношений.) Вот если бы удалось достать два билета на гастроли Ла Скала, тогда, возможно, он бы дрогнул: очень уж любит музыку. Но как это сделать? Звоню в дирекцию Большого театра Калеватову, объясняю ситуацию, а он отсылает к Фурцевой – вся бронь в ее распоряжении. Делать нечего, отправляюсь на улицу Куйбышева. В приемной министра вижу много знакомых лиц: Марецкая, Штраух, Гиацинтова, Менакер… Образовался какой-то стихийный клуб меломанов, составленный из живой истории советского искусства и литературы. Наконец настал и мой черед. На мое: «Здравствуйте!» Екатерина Алексеевна отреагировала вопросом: «Вам, конечно, тоже для врача?» От этой неожиданной проницательности я лишился дара речи.
– Хотите на «Норму»? – спросила Фурцева и тут же протянула бронь.
От радости я, кажется, даже забыл сказать «спасибо» и поспешил восвояси.
– Стойте, стойте, а вы сами не хотите послушать итальянцев? – спросила Екатерина Алексеевна.
– Конечно, хочу, но не смею больше просить…
– Вы все какие-то странные люди. У меня такое впечатление, что гастроли Ла Скала устраивает Министерство здравоохранения.
(Из воспоминаний журналиста, театроведа Б.Поюровского)
Сбор ветеранов екатерининских времен
«В Москве в Центральном доме актера им. А.А.Яблочкиной состоялся вечер, посвященный 90-летию со дня рождения Екатерины Фурцевой. Кстати, в этом году 90 лет исполнилось бы и Александру Твардовскому. Их уже нет с нами, но остается память – и о тех, кто творил, и о тех, кто травил.
Деятели культуры в России слишком уж зависимы от власти. Любят, чтобы их по головке гладили, а еще лучше – чтобы как следует пожурили, а потом простили. Власти уже давно это просекли и снарядили для нехитрого дела специальных людей.
Фурцева была как раз таким специалистом по расковыриванию ран. Очень любила, например, Ростроповича: от большой любви и выгнала из страны. Для художников выстроила гигантское здание ЦДХ – а на что оно им, если они все равно «пидарасы», абстракционисты недостойные. Любимов ей понравился как актер – она было поощрила появление Театра на Таганке, а понять, что сделала, все равно не смогла.
Но кто такие Ростропович и Любимов, мы не забываем и на пороге XXI века. А вот о Фурцевой приходится напомнить…
Устроители провели в Доме актера урок по искусству реставрации. В лице реставраторов выступили Михаил Швыдкой, сказавший про «замечательный день для российской культуры» и «благородное светлое имя»; Игорь Моисеев, вспомнивший о золотом правиле Фурцевой и любого «культурного человека»: внимательно относиться к любой информации, показывать, что ты очень эрудирован, чтобы никто не заподозрил обратного; Элина Быстрицкая, трепетавшая от одного фурцевского взора; Иосиф Кобзон, который рассказал, как министр легко сменяла гнев на милость; Тамара Синявская и Муслим Магомаев, вспомнившие, как Фурцева пригнала для актеров Большого театра, когда те на Новый год гастролировали в Париже, вагон водки…
На фотовернисаже Фурцева – колоритная фигура советской политики. Любила красиво одеться и красиво выпить. Явила собой пример того, что и ткачихи могут управлять государством. Дама со сталинской закалкой и собственной внутренней трагедией: в 50-е годы она все же не смогла дореализовать свои политические амбиции. Назначение на пост министра культуры трактовалось тогда как понижение. Однако и здесь она сумела найти выход нерастраченному советскому задору: как следует орудовала в культурной вотчине кнутом, не забывая и о мешках с пряниками. Управляя, она и сама оставалась рычагом власти. Фурцева вполне потянет на героиню голливудского фильма. Если в нем будет поменьше пафоса».
(«Коммерсант», № 232, 9 декабря 2000)
Строгий выговор главному архитектору
Шпиль колокольни храма Успения на Сенной был вторым по высоте после шпиля Петропавловской крепости, являясь одной из важнейших архитектурных доминант столицы. Фантастически богатой была утварь храма и коллекция икон. Однако все это не остановило власти Ленинграда, считавшие, что эта церковь «не имеет архитектурной ценности». В сентябре 1961 года «Вечерний Ленинград» сообщил, что скоро «позорное пятно на облике Сенной площади» будет снесено и на его месте появится наземный павильон станции метро «из стекла и бетона». Архитекторы Ленинграда переполошились и направили письмо к тогдашнему министру культуры Екатерине Фурцевой, умоляя сохранить памятник архитектуры. Та прислала в город комиссию, а потом направила письмо с запрещением сноса шедевра архитектуры. Но в управлении Ленметростроя, спешившего быстрее закончить сооружение станции на Сенной и не желавшего ничего переделывать, умышленно не стали его вскрывать, а переправили назад отправителю. На другой день церковь взорвали. Разгневанная Фурцева объявила главному архитектору города строгий выговор, но было поздно – на месте храма уже дымилась груда битого кирпича…
(«Петербургский дневник», издание правительства С. – Петербурга)
И сделала фуэте…
Две работы известного художника Дмитрия Жилинского собирались отправить на выставку в Японию. На одной из них были изображены два его друга-художника в свитерах. А на другой – его жена Нина рисовала полную натурщицу. Про художников Екатерина Алексеевна Фурцева сказала: «Разве советские люди такие худые?» А про натурщицу: «Разве советские женщины такие толстые? Посмотрите на меня…» И сделала перед Жилинским что-то вроде фуэте.
(Из рассказов художника Д. Жилинского)
Собран материал, закончена книга, поставлена точка…
Разогретый впечатлениями об удивительной судьбе и жизненной драме Е.А.Ф., читатель может задуматься: счастливо ли она провела отпущенные Богом годы? Было ли это счастье в семье: в дочери, во внучке, в мужьях? Пожалуй, вряд ли. Почему? См. все вышеизложенное.
