Григорий Речкалов - В небе Молдавии
- Знаю. Но я знаю и другое: день Победы отпразднуют без меня.
- Брось ты, Борька. Разве можно теперь об этом думать?!
- А сам ты не думал об этом?
- Что меня могут сбить? Нет, пожалуй, не думал. Может, оттого, что меня еще не били по-настоящему. И почему, собственно, меня должны сбить? Я видел себя в бою только нападающим и смерть относил к случайностям.
Послышались неторопливые шаги, и чей-то очень знакомый голос произнес:
- Завтра на этом же месте, хорошо?
Донесся поцелуй и приглушенный женский смешок:
- Не завтра, а сегодня. Будь осторожен.
Мы встали.
- Слышал?
Борис кивнул.
- Жизнь, Боря, продолжается. Даже здесь, когда она каждый день может оборваться. А что касается дня Победы - пусть не мы, другие доживут. И нас, может, вспомнят.
* * *
...Дни стали походить один на другой. Лето набирало силу. Жара стояла всюду. Зной шел от земли, с неба. В самолете невозможно было усидеть из-за невыносимой духоты.
Я выбрался из кабины, стащил с головы мокрый подшлемник, бросил его на прокаленную плоскость.
Подошел Сдобников и тут же набросился на Зибина. Выгоревшие соломенные волосы влажными прядями спутались у него на лбу, и весь он напоминал драчливого бойцового петуха.
- Брось кипятиться, - урезонивал его Иван. - Сам виноват, не болтайся в строю.
Немногословный и смелый Зибин нравился мне все больше. Раньше знал я его только в лицо. Был он неприметен, всегда исполнителен, теперь же, столкнувшись с ним поближе, я убедился, что он наделен какой-то особой внутренней силой, свойственной скромным и сильным людям.
Препирались оба из-за недавнего вылета. Во время атаки Сдобников едва не столкнулся с Зибиным. Был ли он виновен? Отчасти да, потому что не отличался умением держаться в строю. Дело было в другом - к тому времени сама практика боев показала, что звено из трех самолетов сковывает маневр и осмотрительность, основательно затрудняет атаки.
Но строптивый Леша не унимался. Занозистый, а в общем-то добродушный малый, сейчас он не на шутку разгорячился.
- Зачем спорить! Сделаем так: полетишь за командиром, я - за тобой, предложил Зибин. - Посмотришь, как надо держаться в бою. - И тут же обратился ко мне: - Согласен, командир?
"Командир!" Искренность и теплота, с какими было произнесено это слово, тронули меня.
Пытаясь скрыть охватившее меня чувство, я взял кружку с водой и, захлебываясь, мотнул в знак согласия головой.
- Заповедь третья... - послышался за спиной голос Тетерина, чревоугодие жизнь сокращает.
- А отлынивать от боевых полетов - какой заповедью предусмотрено? - в упор спросил его Сдобников.
Тетерин порозовел. На лице его появилась растерянная улыбка, которая тотчас же перешла в хмурую гримасу. Подобного оборота он не ожидал.
- Прошу поосторожнее! Я теперь за командира. - И с присущей ему напускной серьезностью распорядился: - Как только самолеты будут готовы, немедленно вылетайте прикрывать конницу.
- Ну и ну, - Зибин покачал головой, глядя вслед новоявленному командиру. - Зачем воевать, когда в начальстве ходить можно.
Вырулили на взлет Кондратюк и Гичевский.
- Куда это они?
- В Криуляны на переправу.
- Парой? Вот так надежное прикрытие с воздуха!
- И мы не эскадрильей полетим,- заметил Зибин. Вскоре взлетели и мы. Курс- на запад. Сизое марево пропитало воздух. Только по пожарищам можно было определить линию фронта. На юге в дымке горизонта угадывался Кишинев.
Где-то внизу должны быть конники.
Мы не успели сделать над ними даже круга; прямо над нашими головами проплыло двенадцать "мессеров".
"Мимо", - подумал я и сразу же увидел бомбардировщиков. Они летели на той же высоте, что и мы, явно держа курс на Кишинев. Конечно, это для них "мессершмитты" расчищали путь. Как быть? Вступить в бой с врагом - оставить конников без прикрытия. Пропустить- не поздоровится Кишиневу.
Но раздумывать уже нет времени. Враг совсем близко. Контуры головастых "Ю-88" стали хорошо различимы. Я разглядел шестерку, потом звено бомбардировщиков и пару истребителей.
Если не считать боя под Котовском, мне не приходилось драться с "юнкерсами". Как атаковать? С хвоста боязно. Я уже обжигался на метком огне вражеских стрелков. Вспомнился совет командира полка: "Ошеломляйте врага внезапностью... Фашисты - не автоматы".
Решено. Ударим с ходу. Оглядываюсь: товарищи рядом, каждый на своем месте.
Атака под большими углами обычно мало эффективна; зато есть преимущество: фашисты нас не видят, да и ракеты под крыльями действуют ободряюще.
Поднимаю вверх руку, сжимаю в кулак: знак, что стрелять будем залпом, четырьмя снарядами. Большим количеством нельзя: при пуске ракет обшивка на крыльях вздувается. На моих еще маячат две свежие полуметровые заплаты память о штурмовке. Лбом почти касаюсь прицела. Зубы плотно стиснуты. Нервная дрожь не унимается.
Головные "юнкерсы" наползают, как танки, тяжелые, переваливающиеся. Уже блестят диски пропеллеров. Так и хочется нажать кнопку, но взгляд на прицел успокаивает: до фашистов больше тысячи метров. Тем неожиданнее вспыхивает вдруг перед "юнкерсами" целая серия разрывов: одна, другая... Это Сдобников не выдержал и впустую выпустил "эрэсы".
"Спокойно, спокойно". Первый фашист вырастает в прицеле. Он занял уже половину сетки, уперся в ее внутреннее кольцо.
"Пора!" Слабый шум под крыльями. Четыре огненных клубка брызжут осколками.
Выхожу из атаки разворотом вверх. Боевой порядок "юнкерсов" нарушен! И впрямь, оказывается, можно кое-чего добиться, только взять себя в руки. Еще одна атака сверху - и фашисты в панике разворачиваются.
Дело сделано, врага заставили свернуть с боевого курса, не пустили на Кишинев. Но хочется увидеть, как они горят.
Я набрасываюсь на ближайшего фашиста. Летчик мечется, увиливает от атаки. Вражеские стрелки с "юнкерса" беспрерывно поливают огнем. Я не спешу атаковать, маневрирую, жду удобного момента.
Кто-то из друзей устремляется в погоню за следующим бомбардировщиком.
Задний стрелок "моего" "юнкерса" неожиданно умолкает. Уловка? Подхожу ближе, атакую. Стрелок молчит. Значит, убит. Расстреливаю фашиста длинными очередями. Трассы впиваются в тело бомбардировщика, но он продолжает лететь. Бью еще, еще... Ура! Мотор врага дымит, на крыле показывается пламя. Оно разрастается. В одно мгновенье пламенем охвачен весь самолет.
Где же товарищи? Осматриваюсь. Два фашиста удирают, они уже еле видны - не догнать. Ниже, над лесом, "чайка" ведет бой с "мессершмиттом". Третьей не видно. Спешу на выручку. Враг замечает опасность и со снижением уходит из боя. Сдобников пристраивается ко мне.
Мы идем на поиски Зибина. Долго искать не приходится: сразу видим горящий "мессер" и серебристую "чайку". Но ликованье преждевременно. Неведомо откуда на нас падает шестерка вражеских истребителей. Их, вероятно, вызвали на помощь "юнкерсы".
