Михаил Фомичёв - Путь начинался с Урала
— Надо выстоять! — обратился коммунист к бойцам.
И выстояли! А тем временем другие части добили группировку врага в Штейнау.
Мы с боями пробиваемся на запад. Фашисты не сдаются. За их спиной Берлин, и они ожесточенно обороняются.
Впереди деревня Герцогсвальдау. Командир разведдозора гвардии лейтенант Иван Гончаренко доложил:
— Деревню обороняют танки и до батальона пехоты.
Целый день выковыриваем гитлеровцев. Дома кирпичные, даже сараи сложены из кирпича. Что ни дом, то огневая точка. К вечеру овладели деревней. Из леса появляются женщины. Они бегут нам навстречу.
— Наши, родные, освободители!
Подбегают к танкистам, целуют, плачут. Лица изможденные, на головах рваные тряпки, вместо платьев — лохмотья. Наперебой рассказывают о тех страшных муках, которые они испытали в фашистской неволе.
— Ой, дивчата, даже не верю, что побачу свою ридну Украину! — радостно говорит одна из женщин.
— Да, скоро вас отвезут на Родину, — говорит политработник Лурье.
Прошло еще несколько дней, и части нашего корпуса значительно продвинулись на запад. Наша бригада идет в передовом отряде корпуса. Немцам приказано до последней возможности оборонять город Любин, и они доставляют нам немало неприятностей.
Бригада повернула на северо-восток и, описывая крутую дугу, перерезала последние дороги отхода на запад подразделениям противника. Крупный гарнизон оказался в кольце наших танков.
С утра 11 февраля возобновилось наступление. Кругом густые леса, движемся по проселочным дорогам. Слева от нас обширное поле. Невдалеке от дороги обгорелые тридцатьчетверки, опрокинутые, с ржавыми колесами 122-миллиметровые гаубицы, приземистые самоходки СУ-76.
Откуда здесь советская техника? Подъезжаем к тридцатьчетверке. Башня опрокинута, на броне вмятины — следы артиллерийских снарядов. Порваны гусеницы, рядом валяются два катка. Мы с начальником штаба заглянули внутрь танка. На днище лежали два обгорелых трупа.
— Варвары, упражнялись по живым мишеням.
Мы оказались на испытательном полигоне. А потом мы увидели бараки, обтянутые несколькими рядами колючей проволоки. Перед нами лагерь военнопленных.
Бойцы открыли ворота. Во двор высыпали пленники, обступили гвардейцев. Обнимали нас и целовали. Люди от счастья плакали. Мы с Барановым вошли в барак. На нарах умирали изможденные люди. Я распорядился выдать узникам продукты и оказать им медицинскую помощь.
Но то, что мы увидели в другом бараке, потрясло. Кучи детской одежды, обуви, мешки, набитые волосами. А неподалеку от бараков — печи-крематории, в которых были живыми сожжены дети.
Я вышел на улицу, размышляя о том, на что способны варвары XX века.
* * *Начальник штаба Баранов доложил:
— Любивец ворвался в Шпроттау, захватил аэродром и более десяти исправных самолетов.
Танковая рота Любивца шла в головной походной заставе. Обходя узлы сопротивления, офицер смело ворвался в город. Мы поспешили на помощь. Зеленый красивый город, раскинувшийся по обе стороны притока реки Бобер, гитлеровцы превратили в опорный пункт. Кирпичные дома они приспособили для круговой обороны.
Овладев городом Шпроттау, мы поспешили к городу Заган, находящемуся северо-западнее, примерно в двадцати километрах. В Загане имелся крупный вражеский гарнизон. Мы прошли за один час 18 километров и обошли город с севера.
— Прикрывайте левый фланг корпуса, — приказал мне генерал Е. Е. Белов, вновь вступивший в командование корпусом.
Вдоль шоссе, ведущего на Зорау, куда устремились танки Свердловской и Пермской бригад, мы заняли оборону. Со стороны Загана на шоссе вскоре появились немецкие танки. От первых наших залпов загорелись два головных тигра. Потом вспыхнуло и самоходное орудие. Гитлеровцы скрылись в лесу, а через полчаса начали яростно нас атаковать. Батальон Старостина отбил одну за другой две атаки.
Фашисты начали атаку в третий раз. Комбат Старостин все время был среди автоматчиков, охрипшим голосом подавал команды, личным примером увлекал подчиненных.
Противник начал обтекать правый фланг, но наткнулся на сильное сопротивление и отошел назад. Командиры взводов гвардии старшие лейтенанты Крюков и Черноморов, находившиеся на фланге, подбили по одному тигру.
Тем временем передовые части корпуса с ходу овладели Зорау и Тейплицем, ушли далеко вперед и вскоре оказались отрезанными от главных сил армии. Свердловская и Пермская бригады, а вместе с ними и штаб корпуса были зажаты в клещи и оказались в тяжелом положении. Врученная мне телеграмма от комкора гласила: Ожидаем помощи. Постарайтесь прорваться к нам.
Со мной на КП находился командир 68-й отдельной танковой бригады гвардии полковник Приходько.
— Будем прорываться, — решили мы.
В сторону Зорау идет узенькая шоссейная дорога, к которой вплотную подступают вековые сосны. Первый батальон будет наступать вдоль шоссе. Егоров отважный офицер. Поручая ему важное задание, говорю:
— Правее вас будет наступать третий батальон. Поддерживайте с ним и штабом бригады непрерывную связь. Ясно?
— Так точно, — бойко ответил комбат и захлопнул люк. Он что-то еще крикнул, но его голос потонул в шуме работающих танковых двигателей.
Штаб бригады двигался за танковым батальоном. Короткий зимний день был на исходе. Где-то впереди зачастили выстрелы.
— Рота Любивца завязала бой с передовыми подразделениями противника, радировал Егоров.
Вперед выдвинулся артполк. Пушки били прямой наводкой по подходящим фашистским резервам. Мы начали теснить противника.
Спешу в первый батальон. Навстречу попадаются санитары с носилками.
— Кого несете?
— Капитана Любивца.
— Иван, что же так неосторожно?
Любивец немного смущен, что я его назвал по имени.
— Кажется, отвоевался, — простонал Любивец. — Левая нога перебита.
— Выздоравливай, да побыстрее.
Я вскочил на танк, оглянулся. Санитары тащили носилки к машине. Я очень сожалел, что Любивец не дошел до Берлина. Мы с ним вместе пришли в бригаду. В ее строю все меньше и меньше остается тех, кто начинал путь под Орлом.
В самый разгар боя радист Виктор Колчин принял короткую радиограмму: Егоров убит. Я подозвал к себе своего заместителя гвардии полковника Алаева.
— Выдвигайтесь в первый батальон. Возглавьте его.
На рассвете еще радиограмма. Я видел, как Колчин ее принял, и по его лицу понял: что-то снова случилось.
— Алаев погиб, — еле вымолвил Виктор. — Бросился в атаку, и пуля оборвала его жизнь.
