Александр Коржаков - Борис Ельцин: От рассвета до заката
— Да, ладно, не пугайте, — парировал наш юморист.
— Бросайте, — приказал президент, и они его спокойно выкинули за борт.
Слава Богу, что хорошо раскачали — верхняя палуба была гораздо уже, чем средняя и нижняя. А если бы Вячеслава просто перевалили за борт, он мог разбиться.
Я же в этот момент стоял на второй палубе и любовался сибирским пейзажем. Вдруг мимо меня пролетел Костиков, отчаянно дрыгая руками и ногами. В первое мгновение я принял его за огромную птицу, но через мгновение, опознав знакомую лысину, рванул на третью палубу. Там я застал Бородина перед прыжком за борт — он сиганул следом за Костиковым в цветастых трусах по колено и носках. За борт уже кинули спасательный круг, но он не понадобился — река в этом месте оказалась мелкой. Бородин и Костиков демонстративно обошли теплоход и благополучно выбрались на берег.
Сердобольный шеф приказал:
— Немедленно угостить Костикова, чтобы не простудился.
Хотя простудиться было трудно — вода в Енисее прогрелась до тринадцати градусов.
Дима Самарин, президентский повар, тут же подал Костикову на подносе полный бокал водки. Вячеслав Васильевич демонстративно его осушил, погусарски оттопырив локоть. Потом все решили искупаться. Павел Павлович подтвердил, что вода нормальная, бодрящая.
Заночевали на этом же теплоходе. Костиков, видимо, переживал из-за перенесенного унижения и утром не вышел к завтраку, хотя мы его ждали. На трех вертолетах предстояло вылететь на делянку к лесорубам — там Ельцин планировал провести совещание по лесохозяйственному комплексу. Наконец пресссекретарь явился. Его узнали только по вихляющей походке. Лицо же Вячеслава заплыло так, будто он провел ночь в пчелином улье. На месте глаз остались лишь узкие щелочки, нос разбух.
Пока Борису Николаевичу показывали механизмы, которыми валят деревья, мы сели за стол. Костиков присел напротив меня. У бедного руки так тряслись, что он не мог не только морошку донести до рта, но и банан. Пресс-секретарь подозвал официантку и что-то прошептал ей на ухо. Она принесла заварной чайник. Костиков с трудом наполнил чашку и залпом выпил. Дрожь стихла, и он искренне поделился с нами:
— Наконец-то полегчало. Если кто хочет чайку, могу налить.
В чайнике оказался коньяк. Все, конечно, посмеялись над изобретательностью Костикова. Шут шутом, а соображает. Хотя никто и никогда в команде Ельцина похмельем не страдал.
Несколько месяцев подряд президент хотел уволить Костикова, но медлил. То ли места подходящего не было, то ли жалел президент ущербного, в сущности, человека. А Вячеслав Васильевич канючил — он мечтал поехать послом в Ватикан. Наконец, все бумаги были оформлены, несмотря на вполне обоснованное сопротивление МИДа.
Костиков устроил прощальную вечеринку в просторном кабинете Людмилы Пихоя. Меня с Барсуковым он пригласил на исходе гулянья:
— Александр Васильевич! Я вас и Михаила Ивановича приглашаю. Мы устроили мальчишник с несколькими девчонками.
Что бы ему подарить на память? Все-таки человек уезжает из России в далекий Ватикан и, может, в другую веру скоро обратится. У меня на столе стояла оригинальная деревянная фигурка монаха, подаренная туляками. Если приподнять сутану монаха, из-под рясы вылезает огромных размеров фаллос. Я Мише сказал:
— Раз Костиков едет по святым местам, монах ему будет напоминать о русских шутках.
Нашли коробочку, заклеили липкой лентой и пошли на вечеринку.
Костиков полез обниматься, целоваться. А я целовальников всегда потихоньку отталкивал и категорически выступал против старорежимных брежневских традиций, которые постепенно снова вошли в моду. Особенно любили лобызания бородатые.
Вячеслава Васильевича мы увели в заднюю комнату и торжественно вручили сувенир. Тут вошла Людмила Пихоя. При ней не хотелось раскрывать коробку, но она — женщина любопытная, настояла. Костиков открыл:
— Ой, какая память мне будет дорогая!
Он еще не представлял, что этот монах показывает.
Я посоветовал:
— Попробуй сутану приподнять.
Он приподнял. Людмила Григорьевна смутилась, а Вячеслав Васильевич не растерялся:
— Какой мне хороший сувенир подарили. Спасибо за юмор.
Выпили с ним по рюмке и вернулись к гостям. Улучив момент, когда виновник торжества остался один, я подошел к нему:
— Вячеслав Васильевич, давай в сторонку отойдем, пошепчемся немножко.
— Слушаю тебя, Саша.
— Слава, я знаю, что ты приготовил много материала и будешь в Ватикане работать над книгой. Я об одном прошу — не пиши плохо про президента. Про меня можешь что хочешь сочинять, про окружение, ради Бога. Но про президента — ни слова вранья. Иначе я тебя из-под земли достану.
— Да, Саша, я это понимаю. Ни в коем случае.
Он едва не заплакал от пронзительности момента: глаза блестели, голос дрожал.
Вскоре какая-то газета опубликовала отрывки из книги Костикова. Публикация, как ни странно, вызвала переполох в стане друзей Вячеслава Васильевича — Илюшина, Сатарова, Батурина. Он их всех «раздел». Например, поделился с читателями, что Семенченко — руководителя президентской канцелярии — за глаза обзывали Кальтенбрунером. Выдумки шута наконец-то оказались нешуточной угрозой для репутации президентского окружения. Возмущению не было предела. Группа негодующих помощников потребовала от президента отозвать Костикова из Ватикана. Я же не приложил никаких усилий к возвращению бунтаря на Родину — меня, как ни странно, ни его шутовские рассказы, ни «меткие» наблюдения про жизнь в Кремле не интересовали. Он находился рядом с президентом, но никогда не был близок с Борисом Николаевичем. Оттого ничего и не знал.
Друг
Еще во время службы в Кремле я знал в лицо майора Барсукова. Потом Михаилу Ивановичу присвоили подполковника, но я и в это время еще не был его другом. Ближе мы познакомились в 79-м, получив квартиры на «Юго-Западной» в одном доме. Встретившись в подъезде, мы обменялись ничего не значащими приветствиями. Потом случайно сталкивались в лифте и тоже по-соседски здоровались.
Как-то перед моей командировкой во Францию Михаил Иванович зашел ко мне домой и попросил передать подарки близкому другу, с которым он вместе учился и служил. Я отвез в Париж селедку, икру, черный хлеб, еще какие-то сувениры. После поездки Барсуков пригласил меня к себе. У него была обычная двухкомнатная квартира. Сын Михаила Ивановича учился с моей старшей дочерью в одном классе и, кажется, по-мальчишески был в нее влюблен. Но у Игоря с Галиной романа не получилось.
