Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
5 июня 1953 г. Уинстон Черчилль перенес тяжелый инсульт. Его доктор считал, что он умрет, но Черчилль выжил и благодаря исключительной силе воли продолжил свое дело. Хотя у него перекосился рот и с трудом двигалась левая рука, на следующий день он провел заседание кабинета министров. Его коллеги даже не поняли, что он болен, отметив лишь, что он спокоен и слегка бледен.
Еще через день ему стало заметно хуже: левую половину тела парализовало. Для выздоровления Черчилля отвезли в Чартвелл, а прессе разъяснили, что премьер-министру нужен «полный покой». Никто и не думал спрашивать почему. Спустя неделю он принял личного секретаря, Джока Колвилла, и секретаря кабинета министров, Нормана Брука. Черчилль был в кресле-каталке, после обеда он сказал, что хочет встать на ноги. Брук рассказывает подробности:
«Мы с Колвиллом призвали его воздержаться от этого, но он настаивал. Поэтому мы встали с обеих сторон от него, чтобы поймать в случае падения. Но он отмахнулся от нас своей палкой и велел отойти. Затем он поставил ноги на пол, схватился за ручки кресла и с гигантским усилием, так что пот покатился по его лицу, рывком встал на ноги и распрямился. Продемонстрировав свои возможности, Черчилль снова сел в кресло и взял сигару. Он намеревался выздороветь».
И так же решительно он намеревался провести встречу с Советским Союзом, саммит, посвященный ядерному оружию, на котором он снова мог бы утвердиться во главе мировых событий. Но и русские, и Эйзенхауэр были уклончивы. Да и среди коллег Черчилля по кабинету министров назревал мятеж. Одни из них открыто высказывались, другие втайне надеялись, что он оставит свой пост. И все же они боялись отказаться от своего талисмана – единственного британского политика, известного всему миру.
К 1954 г. он начал испытывать постоянное изощренное давление – его вынуждали уйти в отставку. И хотя он был способен к поразительным для человека, перенесшего инсульт, подвигам физического напряжения, он начинал ощущать себя, по собственным словам, «подобно самолету в конце полета, который ищет в сумерках место для безопасной посадки, а топливо на исходе». Тем не менее этот самолет пролетал еще год, уклоняясь и петляя под огнем неприятельской (а порою и союзнической) артиллерии. Наконец 5 апреля 1955 г., в возрасте восьмидесяти лет, он отправился во дворец и подал прошение об отставке.
«Человек – это дух», – сказал он на последнем собрании своего кабинета министров, а также посоветовал: «Никогда не отдаляйтесь от американцев».
Так называемый разжигатель войны провел последние годы на посту, прилагая бесплодные усилия организовать встречу великих держав и пытаясь способствовать «международной разрядке». Под ней он понимал уменьшение беспрецедентной угрозы, исходящей от термоядерного оружия. И все же через три месяца после его отставки саммит состоялся. Эйзенхауэр, Иден, Фор и Булганин встретились в Женеве.
Черчилль инстинктивно понимал, что не так с коммунизмом. Этот строй подавлял свободу, заменял возможность индивидуального выбора государственным контролем, он приводил к ограничению демократии и, следовательно, был тиранией. Черчилль знал, что только капитализм, при всех его недостатках, способен соответствовать людским устремлениям.
Я принадлежу к тому поколению, которое застало коммунизм в действии. Иногда нам удавалось путешествовать за «железным занавесом» в годы, предшествовавшие 1989 г. И мы видели, насколько Черчилль был прав в своей удивительно пророческой Фултонской речи, во всех ее частностях. Мы замечали страх, мы слышали шепот, мы читали нелепые пропагандистские лозунги разваливающейся системы, неспособной удовлетворить простейшие потребности населения, но державшей его под контролем и лишавшей фундаментальной свободы перемещения.
Черчилль предвидел все это с необыкновенной ясностью, так же как до того он понял угрозу, исходившую от нацистской Германии. Он предсказывал, что когда-нибудь произойдет стремительный коллапс коммунистической системы. И здесь он оказался прав, а мы дожили до этого радостного момента.
* * *Снаружи дворец Цецилиенхоф в Потсдаме залит ярким солнцем. Контраст особенно резок после сумрака конференц-зала. Мы садимся на велосипеды и колесим по лугам и садам рядом с озером Ванзее.
Я посмотрел на название дороги: «Mauerweg»[88]. Ну конечно же! Именно здесь восточногерманский режим построил отвратительную стену, разделявшую город. Сколь великолепно было ее падение в 1989-м! Там, где когда-то стоял символ террора и угнетения, теперь проходит превосходная велосипедная дорожка.
Неожиданно мы подъехали к толпе немецких нудистов, нахально расположившихся под солнцем рядом с дорожкой. Пожилые мужчины с ореховым загаром делали физические упражнения, а парочки молодых женщин предавались мистическому общению с природой. Мне подумалось, насколько отличаются от нас немцы: это не та сцена, которую вы можете лицезреть в Гайд-парке воскресным днем, а ведь мы находились в его берлинском аналоге. И все же эти нагие и явно беззащитные люди были олицетворением пацифизма и мягкости современной Германии.
Ее жители голосуют за тех, кого предпочитают. Они говорят что хотят и делают пирсинг на теле там, где пожелают. Они верят в капитализм и свободный рынок. Они не боятся ночного стука в дверь. Их мир изменился после падения Берлинской стены. И, очевидно, встретившиеся нам солнцепоклонники являются наследниками идеологии Черчилля, а не Сталина.
Вспомните, кто расхаживал нагишом по Белому дому? Я заканчиваю изложение моих аргументов.
Именно его идеи восторжествовали, победило его видение свободы и демократии. Своей Фултонской речью он способствовал формированию архитектуры послевоенного мира, в том числе трансатлантического альянса, который в 1949 г. стал НАТО и внес определяющий вклад в поражение коммунизма в России и всей Восточной Европе.
Он одним из первых провозгласил ту идею, которая стала краеугольной для нынешней системы безопасности, – идею примирившихся Франции и Германии в объединенной Европе. Сегодня эта концепция вызывает много споров, и возникает вопрос, что же Черчилль понимал под объединенной Европой, как она должна быть устроена и какую роль он отводил в ней Британии.
Глава 20
Европеец Черчилль
Отражением размаха пророческого дара Черчилля является то, что и сегодня многие обращаются к нему, словно к духу-покровителю, пытаясь сделать арбитром разнообразных современных политических дилемм. В его объемистых высказываниях может быть найдено утверждение, которое узаконивает определенное мнение или обосновывает определенный образ действия, – тогда этим утверждением размахивают в полурелигиозном исступлении, как будто Черчилль, мудрый лидер военного времени, посмертно освятил проект.
Нет другого вопроса, по которому к его ушедшему духу взывают настолько систематически, как по неподатливому делу британских отношений с «Европой». Эта полемика терзает всех его преемников на посту премьер-министра. В некоторых случаях данная проблема приводила к убийствам в политическом смысле или к попыткам таковых.
Вращаясь вокруг возвышенных предметов национального суверенитета, демократии и британской независимости перед лицом большого континентального альянса, диспут о «Европе» представляется в совершенстве черчиллевским: именно такое дело, как думается, может быть улажено апелляцией к выдающемуся герою 1940 г.
Беда в том, что права на него заявляют и те и другие. Обе фракции – и еврофилы, и евроскептики – верят в него и провозглашают своим пророком. Иногда дебаты о его намерениях и истинном значении слов доходят до неистовства религиозной схизмы.
Например, в ноябре 2013 г. Мануэл Баррозу, на тот момент председатель Европейской комиссии, выступил с речью, в которой аккуратно процитировал слова Черчилля, сказанные в 1948 г. (а также до того и попутно) о необходимости создания объединенной Европы. Это спровоцировало град оскорблений со стороны мириад евроскептических обитателей интернета.
Некоторые из них атаковали Черчилля, в одном случае он был назван «толстым лживым подонком». Но большинство защищали Черчилля и песочили сеньора Баррозу. Наверное, можно подытожить их общий настрой, процитировав анонимного корреспондента-евроскептика, который на веб-сайте одной из газет известен под позывным stillpoliticallyincorrect.
Нам не нужны советы этого второсортного, неизбранного и неподчетного иностранного политика [говорит stillpoliticallyincorrect о Баррозу]. Чем скорее его повесят на брюссельском фонаре, тем лучше. Почему бы ему не убраться в свою страну и не перестать давать нам указания? Я ненавижу этого человека и надеюсь, что он скоро сдохнет, вместе с остальными еврокомиссарами и большинством европарламентариев – включая всех иностранных депутатов! Тогда мы сможем вышвырнуть всех иностранцев-попрошаек, у которых нет никакого права находиться здесь.
