Генрих Айнзидель - Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948
Но не было никакой разницы в том, попали ли наши листовки в русские отхожие места или остались в наревских болотах между позициями противостоящих сторон, от судьбы в любом случае нельзя было уйти.
Я двигался сразу же за наступающими боевыми порядками русских войск на грузовике, который вскоре наполнился пленными. В нескольких случаях мне приходилось спасать их буквально в последнюю минуту от автоматов скорых на расправу советских солдат.
Двигаясь по болоту, я видел целые группы скошенных огнем солдат в немецкой форме, очевидно власовцев. Однако не на всех были значки восточных батальонов.
Иногда у небольших ферм или поселков были разбросаны пять, десять, а иногда и двадцать подбитых танков «Шерман» и Т-34. В таком поселке должно было находиться либо разбитое зенитное орудие, либо оставленный на улице танк, противотанковая пушка, несколько противотанковых гранатометов и несколько десятков (скорее сотен, и техники побольше. – Ред.) мертвых немцев, которые постарались продать свою жизнь как можно дороже.
Нам встретилась колонна пленных, двести или триста русских в немецких мундирах, окруженных красноармейцами с кнутами. Пленные были уже полностью раздеты, их рубашки и другая одежда лежали в куче позади колонны. Когда я стал разыскивать среди пленных немцев, один из солдат обратился ко мне по-немецки:
– Когда же нас расстреляют?
– Надеюсь, что никогда, – ответил я смущенно.
Солдат дернул плечами и указал на свои босые ноги в снегу и на свое нижнее белье.
– А я надеюсь, что скоро, – проговорил он, – было бы ужасно медленно замерзать до смерти.
Бехлер, я и еще пять антифашистов продолжили путь к окруженным войскам в районе Торна (Торунь). Однако, когда мы прибыли туда, немцев уже опрокинули. Фронт Рокоссовского (2-й Белорусский), опираясь левым флангом на Вислу, повернул на север и вошел в Восточную Пруссию. Уже пали Алленштейн (совр. Олыптын) и Эльбинг (Эльблонг). К юго-западу от Вислы Жуков (1-й Белорусский фронт), почти не встречая сопротивления (прорвав оборону на всю глубину и уничтожая подходившие сильные резервы немцев. – Ред.), наступал на Одер. Несколько дивизий его фронта также развернулись на север и по другой стороне реки Вислы двигались на Данциг (Гданьск). В результате между двумя советскими фронтами образовалась брешь, которую прикрывали всего несколько соединений. И все же положение беспорядочно перемещавшихся окруженных немецких войск казалось безнадежным. Между ними и главными силами немцев находилась Висла и широкая полоса земли, уже занятая русскими. Грауденц (Грудзёндз) был отрезан.
В большом автомобиле с громкоговорителем, где к тому же имелось несколько десятков тысяч листовок и писем генералов, написанных ими собственноручно, я двигался вслед за окруженными немецкими частями по пути их отступления. Дорогу, по которой они пытались уйти, на несколько десятков километров устилали мертвые тела и разрушенная техника. Прорыв был выполнен в той же манере, как это делалось в Черкассах: генералы и старшие командиры с танками и тяжелой техникой, способной двигаться, шли впереди, а тыловое имущество и части, которым приходилось следовать пешим ходом, были предоставлены собственной судьбе.
Но в один из вечеров на Висле что-то подсказало мне, что немцы не смогут идти дальше. С трудом мне удалось убедить русских, которые пришли со мной, и их командира, майора, награжденного орденом Ленина, воспользоваться громкоговорителем: их интересовали только трофеи и водка. Три или четыре раза мы пытались вступить в контакт с немецкими частями и добиться разрешения пройти в их расположение и поговорить с командирами. Но все, что мы нашли, было два заслона, оставленные на территории, где, по нашим предположениям, были немецкие войска, на прочесывание которой мы потратили несколько часов.
На следующее утро тайна раскрылась. Накануне вечером немцы захватили понтонный мост, построенный русскими через Вислу, и ушли на противоположный берег. (Далеко не ушли – были блокированы у Данцига. – Ред.) Но какой ценой? Обширная территория перед мостом площадью примерно полтора на два с половиной квадратных километра была покрыта разбитыми танками, автомобилями и другой техникой, усеяна рядами скорчившихся между ними мертвых тел. С высоких берегов Вислы артиллерия русских вела огонь прямой наводкой по колоннам, в которые немцы строились для переправы через реку.
Я забрался на дамбу и посмотрел вдоль реки на запад. Там не было видно никакого движения. Темные клубы дыма поднимались над руинами домов, после разрывов снарядов что-то горело, как казалось между низкими облаками и грязным снегом внизу. Мост жалобно скрипел и гнулся под тяжестью льда. Позади меня русские солдаты под командой майора собирали трофеи на мертвом поле. И только после того, как русская же артиллерия вдруг открыла огонь с высот неподалеку и снаряды с пронзительным стоном вонзились в землю и подняли в воздух несколько перевернутых машин, они бросили свое страшное занятие и поспешили обратно в Торн (Торунь), наверное, чтобы не упустить свою долю добычи и там.
В это время Бехлер оставался в штабе армии, занимаясь лагерями сбора военнопленных. У нас с ним не было времени на то, чтобы обменяться впечатлениями, потому что, как только мы вернулись, майор, не сочтя нужным никого предупреждать, отправил моих пятерых помощников в пункт, где сортировали пленных. В качестве извинения он заметил, что все они были трусами и очень небрежно относились к своим обязанностям. Они трижды делали попытки пересечь то, что считалось немецкими позициями. И трижды Красная армия снова брала их в плен. Их избивали и угрожали расстрелом, но все же они попробовали бы сделать это в четвертый раз, если бы я попросил об этом. Но я не хотел зря рисковать их жизнью.
На самом деле майор просто не хотел иметь при себе этих людей как возможных свидетелей. После того как его столько раз обвиняли в недисциплинированности, пьянстве и склочном характере, что очень мешало работе, я, наконец, пригрозил подать на него жалобу.
Когда наша попытка опротестовать решение майора об откомандировании наших товарищей провалилась, я попросил Бехлера без всякой команды немедленно вместе со мной вернуться в штаб фронта и пожаловаться Запозданскому на то, что мы лишились сотрудников. Бехлер считал, что такой самовольный поступок был бы чересчур сильной формой протеста, поэтому мы наконец решили, что я отправлюсь туда один, а он останется с армейским штабом в Торне (Торуни), куда нас прикомандировали, чтобы никто не мог нас обвинить.
Но Запозданский принял меня лишь на третий день после моего прибытия, а к тому времени Бехлер тоже успел вернуться в штаб фронта. В ответ на мои жалобы, очень в слабой форме поддержанные Бехлером, что невозможно работать с грабителями и мародерами, Запозданский отчитал меня за несдержанность и посоветовал мне брать пример с Бехлера. Поскольку Бехлер никак не поддержал меня, я оставил их двоих завтракать без меня.
