Святослав Рыбас - Красавица и генералы
За дверью зашуршало, скрипнули полы.
- Ой, вже вымылися? - спросила, входя, Леська. - А где Микола?
Анна Дионисовна велела ей прибрать корыто и ведра и перебралась с сыном в гостиную.
Через несколько минут она уже знала, как быть, чтобы защитить его. Увезти на хутор! Пусть все утрясется, казаки усмирят шахтеров, вернется порядок. Да и как может быть иначе? Переворот в Петрограде, в ответ на который Каледин ввел в Донской области военное положение, - это ненадолго. Есть армия, которая должна защитить правительство; есть главный закон - не разрывать нить жизни, а сохранять и приумножать нажитое дедами и отцами. Другой нити не существует. Если ее обрубить, то она срастется заново.
Виктор с ней не спорил, и они решили завтра ехать на хутор.
- Леська! - позвала Анна Дионисовна. - Нечего ему на крыльце чужих приваживать, пусть на кухне греется.
- А он вже на кухне сыдыть, - с усмешкой ответила прислуга про Миколку.
К ночи пришел Москаль, а с ним еще какой-то незнакомый, высокий, с бескровным лицом, раненный в шею. Незнакомого уложили в зале на диван. Наверное, у него была перебита ключица, руку подвело.
- Надо бы приютить, - с виноватым выражением произнес Москаль. - Ты не против?
Он взвалил на нее тяжесть, не спросив, посильна ли она. Анна Дионисовна ничего не ответила.
- Я на часок, - прохрипел раненый. - Надо уходить.
- Куда уходить? - вымолвил Москаль и косолапо прошелся вдоль дивана. Я тебя оставлю, жена за тобой присмотрит. - Он выжидательно и сурово поглядел на нее: - Верно, Аня?
- Да-да, - кивнула она. - Что же теперь делать?
Она распорядилась греть воду, готовить простыню для перевязки и постель.
Миколка стал стаскивать с раненого сапоги. Раненый напрягся, снова закашлялся, дергаясь со стоном.
Виктор стоял за Миколкой, с болью смотрел в бескровное лицо, потом посмотрел на Анну Дионисовну, и она поняла, что он далек от мысли о хуторе.
Миколка стащил оба сапога, в гостиной резко запахло заношенными портянками.
- Вынеси, - велела она, отворачиваясь.
- Три дня сапог не снимали, - оправдываясь, сказал Москаль.
- Ничего, - ответила Анна Дионисовна. - Ты скоро идешь?
- Сейчас, - сказал Москаль.
- А что будет с нами? - спросила она.
Он не знал, что будет с ними, и стал говорить о каких-то красногвардейских отрядах, которые выбьют казаков.
Она не удержалась, спросила, а что же тогда? Кто обеспечит порядок? Вы же не признаете частной собственности ?
Раненый хрипло произнес:
- Главное, власть...
- Какая власть?! - повернулась к нему Анна Дионисовна - Вам-то она зачем? Главное, если я что-то понимаю, экономическая сторона. На что вы употребите свою власть?
- Мы отдадим власть народу? - сказал Москаль привычной фразой.
- И вы определите, кто народ, а кто ненарод? - язвительно спросила Анна Дионисовна, вступая в ненужный, как она видела, спор, но ей хотелось сказать все, что она думает. - Чем вы объедините нашу лоскутную империю - бедностью, пугачевщиной, ненавистью к богатым?
- Сейчас недосуг спорить, - хмуро сказал Москаль. - Собери мне тормозок.
- Бедные насытятся! Что тогда заставит их работать для пользы державы? - Она уперла руки в бока и подступила к нему вплотную, как это делала Хведоровна с Родионом Герасимовичем. - За тучными коровами идут худые коровы, верно я говорю? Твое равенство - это равенство баранов...
- Черт тебя дери! - выругался Москаль. - В своем ли ты уме? Там людей стреляют, гражданская война началась...
- Мама, не время спорить! - сказал Виктор.
- Я недолго у вас пролежу, - произнес раненый, поняв ее состояние. Суждено, видать, помучиться вместе.
Леська внесла кастрюлю с горячей водой, и Анне Дионисовне можно было не отвечать. Сострадание к мучающемуся человеку и христианский долг заставляли ее быть милосердной. Но едва она задумывалась, куда ведут эти люди, подобные ее мужу и раненому, сострадание куда-то отодвигалось.
Она пересилила себя, стала раздевать раненого и ножницами разрезала на нем заскорузлую от крови рубаху. Леська помогала ей, боялась крови и вздрагивала.
С правой стороны груди и на шее обнажились две дырочки.
- Боже мой! - сказала Анна Дионисовна, снова думая о Викторе. - За что все это?
Когда она обмыла и перевязала раненого, он стал ей чуть ближе, и она уже смирилась с тем, что в доме чужой. Надо было провожать мужа, и Анна Дионисовна всю накопившуюся тревогу перенесла на Москаля, который собирался уходить неизвестно куда.
- Уходишь? - виновато спросила она. - А когда тебя ждать?
Ей казалось, что он уходит из-за нее.
- Жди, - сказал Москаль и обнял ее. - Сбереги моего товарища.
Он уже собрался, был в темно-синем пальто, шапке и сапогах, и в его глазах отражалось желание уйти и начать действовать. Все выжидательно смотрели на него. Виктор - спокойно, Миколка - преданно, Леська равнодушно.
- А коли казуня нагрянет? - вдруг спросил Миколка.
- Вы уж держитесь, - неопределенно ответил Москаль и поглядел на Анну Дионисовну, словно хотел сказать, что надеется на нее.
- Дай перекрещу, - Анна Дионисовна перекрестила его. - Ну ступай... - И чуть улыбнулась: - Пусть господь образумит и вас, и тех...
И Москаль ушел.
Ей стало одиноко, она вздохнула, подумала, что все - таки он ушел от нее, а будь она помоложе - удержала бы.
Миколка понял ее по-своему и предложил наколоть дров, принести угля и воды.
С улицы донеслась пьяная песня, три подряд выстрела, от которых тоской сжало сердце.
- Казуня! - бросил Миколка - Наших добивают.
Виктор сжал зубы, его глаза сузились, и вдруг стало видно, что он хочет воевать. За что? За кого? У него не было никаких убеждений - ни социалистических, ни буржуазных, ни монархических. Ей было страшно за него всюду он будет чужой, им будут затыкать дыры, использовать как глину. И для Миколок он предатель, и для казаков, офицеров - ненужный интеллигент.
3
Наутро приехала проведать Виктора Нина Григорова и, оправдываясь, говорила Анне Дионисовне, что возмущена жестокостью казаков и бессмысленными расстрелами. Она была свежая, молодая, на запястье у нее серебрилась старинная базелика, доставшаяся ей, видно, от покойницы - свекрови.
- Вот, - сказала Нина, - показывая на браслет. - А что делать? Приходится приспосабливаться под казачий стиль. Зато, знаете, все определенно.
Анна Дионисовна сперва пригласила ее на кухню, предупредила, что в гостиной лежит раненый рабочий-социалист, и потом через гостиную повела в кабинет.
Возле раненого сидел Миколка. Увидев Григорову, он механически встал, лоб порозовел, и он зло сказал:
- Что? Довольны, Нина Петровна, как пришли казачки? Устроили вы своим рабочим гулевой бал! Век вам будут помнить.
