Леонид Горянов - Новеллы о вратаре
— Ну, а ты как?— спросил я Леву.
— Честно говоря, Константин Иванович, не хочется расставаться с футболом. Ни обиды, ни поражения не могут затмить любви к нему. Не могут убить уверенности, что я еще могу принести пользу команде, людям, футболу.
Не знаю, точно ли я передаю слова, но смысл их абсолютно точен. Они глубоко взволновали меня, и мы условились, что он возобновит тренировки и мы оставим все разговоры об уходе.
Вскоре после этого он подарил нам такие шедевры вратарского искусства, как игру в «матче столетия» и против сборной Италии на ее поле.
В 1967 году я принял команду московского «Динамо», стал ее старшим тренером, роль, которую и по сей день выполняю с удовольствием. Клуб переживал тяжелые дни. В предыдущем сезоне «Динамо» заняло восьмое место в чемпионате страны и еще в одной восьмой финала выбыло из розыгрыша Кубка СССР. Уходили один за другим ветераны — Кузнецов, Кесарев, Крижевский, Рыжкин, Савдунин… Уходили те, кто пришел в коллектив гораздо позже Яшина. А ему исполнилось тогда 38 лет. Естественно, что именно в эти дни его вновь посетило сомнение. И он пришел ко мне посоветоваться.
Я задал ему тот же вопрос, который предлагал четыре года назад. И получил точно такой же, как тогда, ответ. И мы оба рассмеялись, как озорные мальчишки, которым удалось кого-то надуть. И я сказал ему искренне:
— Мы еще повоюем с тобой, Лева, и повоюем неплохо.
Он стал работать с еще большим напряжением, с большей страстью, чем прежде. А что произошло дальше, вы все знаете: в сезонах 1968 и 1969 годов он выступал блистательно, восхищая своей игрой миллионы зрителей, показывая нам всем чудеса своей техники и своей молодости.
Я прожил в большом спорте не один десяток лет, но не помню другого случая, чтобы вся команда так верила в одного игрока, как верила она в Яшина. Бывало не один раз, когда перед ответственный матчем ко мне, словно невзначай, заходили наши защитники, «середнячки», нападающие и спрашивали:
— Константин Иванович, будет завтра играть Яшин?
И тогда мне вспоминались дни, когда я работал старшим тренером в московском «Торпедо», ЦСКА, «Локомотиве», ворошиловградской «Заре», Повсюду перед матчами с московским «Динамо» ко мне подходили испытанные во многих сражениях форварды и неизменно задавали один и тот же вопрос:
— А будет играть Яшин?
Одним словом, его игровой авторитет, его влияние на настроение своей и соперничающей команд не имели себе равных в истории нашего футбола. И попутно вот что скажу вам от себя: конечно, футбол и арифметика в принципе несовместимы, но все-таки хочется утвердить такую мысль — в тех главных победах, которые в его время (а теперь их, к сожалению, просто нет) одерживали московское «Динамо» и сборная страны, всегда семьдесят — семьдесят пять процентов успеха следовало отнести на счет Яшина. Таково мое твердое мнение, и в нем меня никто не переубедит.
Есть у Левы еще одно выдающееся, на мой взгляд, качество в игре, о котором почему-то говорят редко: он никогда не свалит вину за свою ошибку на другого, ни за что и никогда в угоду публике не кивнет на защитника, не замашет на него руками — дескать, куда, мол, ты смотрел?! Нет, каждый гол он берет на себя. Как говорят, один лишь бог знает, какой чудесный климат создает такое поведение игрока в команде, какую уверенность, спокойствие вселяет в ее линию обороны!
Кстати, тут мы уже подошли к грани, где его спортивные качества вплотную смыкаются с гражданскими, человеческими. В коллективе Леву с первых дней и по сегодняшний уважают за добрый, отзывчивый характер. У него просто нет и, по-моему, не может быть врагов так же, как для него не существует знаменитых и незнаменитых игроков — все равны в едином и славном футбольном братстве. За каждого он готов встать горой, пойти и требовать, если что-нибудь очень нужно товарищу.
Но можно с нашего вратаря, с коммуниста Яшина брать пример и того, как не следует путать спортивное братство с панибратством, с замазыванием ошибок, со всепрощением.
Кто не помнит тяжелых неудач московского «Динамо» в шестидесятом и особенно в шестьдесят первом году. Многое объясняли болезнями, но, честно говоря, больше всего вредили коллективу нарушители дисциплины.
Нужен был очень прямой, принципиальный разговор. И начал его ни кто иной, как Лев Яшин. Тяжело было ему — и сейчас не скрывает,— ибо речь шла о самых близких товарищах, о Федосове, Шаповалове. С Федосовым они были друзьями семь лет, вместе ездили на рыбалку, восхищались удачным клевом, варили уху, вели неторопливые беседы… Но эти люди вредили команде, вредили футболу, и Лева, не задумываясь, первый предложил:
— Отчислить!
Ни один советский футболист за всю уж не такую короткую историю советского спорта не добивался таких успехов и наград, как Яшин. Он первым из вратарей континента был признан в 1963 году лучшим футболистом Европы — имя, которое уже само по себе дает пропуск в «спортивное бессмертие». В Лондоне организационный комитет следующего, мексиканского, турнира торжественно провозгласил его лучшим вратарем чемпионата мира 1966 года… Да разве все перечислишь? Да я и не собираюсь ничего этого делать. Достигнув такого признания и славы, он остается скромным, простым, обыкновенным человеком. Ни зазнайства, ни высокомерия. Он продолжает сердечно дружить с теми, с кем начинал когда-то сражаться, кто уже оставил команду — с Женей Шатровым, Георгием Рябовым и многими другими.
Вот разговорился, и не могу, как видите, остановиться. Так у меня всегда бывает, когда беседа заходит о Яшине. Боюсь, как бы чего не пропустить, не забыть сказать о нем людям. Коммунист. Отлично закончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Прекрасный семьянин. Человек, безгранично влюбленный в природу, в рыбную ловлю, в сказочность русского леса…
Но все это «земные» его черты, а к торжеству, к величию, к славе его поднял спорт, которому он служит верно и честно.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Я хочу поделиться с читателями некоторыми, если так можно выразиться, «профессиональными секретами».
Каждый раз, когда начинаешь очередную книгу, всегда тебя вдруг одолевает какой-то необъяснимый, но тяжелый страх: кажется, что у тебя совершенно нет материала для задуманного и выстраданного произведения, что ты взялся за непосильный труд и ни за что не сможешь «дотянуть до конца».
Но вот проходят долгие месяцы напряженной работы, и тебя охватывает настоящий ужас уже оттого, что ты не вместил в отведенные тебе издательством рамки и десятой доли того, что хотел и должен был бы вместить.
