Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Не завидую юности вашей,
Не хочу возвращаться назад.
Можно, век свой отвековавши,
Не состариться и в шестьдесят.

Можно вдруг зачерстветь, не поживши,
Чудо вычеркнуть, встретив едва,
И ромашки топтать сапожищем —
Новый цвет, а все та же трава.

Можно сердцем до возраста зрелого
Не утратить доверия смелого,
Можно ждать необычной весны
До обыденной седины.

Не завидую счастью чужому —
Я свое на земле испытал,
Слушал грохот такого я грома
И на крыльях таких я летал,
Что, как мне и любому другому,
Путь мой не был ни узок, ни мал.

То мне путь освещали молнии,
То сжигали все до строки…
До минут эти годы помню я.
Как над зыбкой, стою в безмолвии

Над истоком новой реки.
Бьют ключи. Закипает и пенится
Под ледком голубая вода.
Что должно измениться – изменится,
С новым утром душа моя встретится,
Словно смолоду, молода.

Словно смолоду, жизнь моя спорится,
Не утрачено наше родство.
Не побеги мы общей поросли —
Ветви дерева одного.

Возвращайтесь ко мне из глубин синевы,
Почтари сизокрылые! Жду вас давно я.
Если б мог задержать вас на миг, если б вы
Вот на этой бумаге остались со мною.

Не трудили б напрасно вы крыл в высоте,
На рассвете бы камнем не падали вниз вы…
Отчеканилось солнце, как знак на щите,
Черный сумрак теряет последние искры.

Посылаю я сам вас в опасный полет,
И тоска в этот миг мое сердце не гложет.
Колебания – в сторону, сон подождет, —
Пульс полета нигде миновать нас не может.

Белый лист, словно небо, проплыл и исчез.
Где найти вам приют? Как вернуться домой вам?
На бумаге гроза, словно в бездне небес,
И ломаются строки, как векторы молний.

Стихи начинаются не со звучанья,
Хотя и не могут они не звучать,
Стихи начинаются только с молчанья,
Когда ты не можешь больше молчать.
Не с буквы заглавной, а с главной боли
Стихи начинаются. Эту боль не измерить.
Тогда ты поверишь им поневоле,
И только тогда им можно поверить.

У поэзии сердца законы жестоки:
Целый век для нее не жалеешь горба,
Жизнь свою для нее разлагаешь на строки.
Госпожа – не батрачка она, не раба.

Для нее ты ныряешь в глубины. И снова
На поверхность тебя поднимает струя,
Только если добудешь единое слово,
Чтоб сияла в нем правда ее и твоя.

Осторожными будьте, коснувшись сердечных
Слов, которым не нужно блестящих прикрас,
Неожиданных в нежности, в горечи вечных,
Исцеляющих, испепеляющих нас.

Стань около меня, стань, сын мой,
Ладонью я глаза твои прикрою,
Чтобы своей ты не увидел смерти,
А только в пальцах кровь мою на солнце,
Ту кровь, что и твоею стала кровью,
И что на грудь земли сейчас прольется…

Столько, сколько живу на свете,
Я собираю улыбки.
Коллекция моя велика.
Как безмятежно улыбаются дети,
Улыбка старика
И мудра и горька.
Улыбки друзей
И улыбки, в толпе оброненные где-то,
В коллекции хранятся моей,
Как у нумизмата монеты.
Я храню их, я над ними дрожу,
Но неискренних – не держу,
Не держу ни лживых, ни льстивых
Улыбок —
Монет фальшивых.
А бывают улыбки от слез солоны.
Я храню их отдельно.
Им нету цены.
Я богата.
Я очень богата.
Так ценен мой клад,
Что могу я
Десять бессонниц подряд
Перебирать их,
Складывать,
Словно к монете монету,
Радоваться
Их золотому теплу и свету.
Но мне все еще мало.
И вечно
Все мало мне будет.
Улыбайтесь мне, люди!
Улыбайтесь друг другу, люди!

Слишком мы любим
Дерзких мальчишек,
Идущих без шапки
В трескучий мороз,
Морозу назло или нам…
Я не знаю.
Слишком мы любим
Дерзких мальчишек,
Слишком мы любим их,
Драчунов…
Как воспитать в них степенность,
Когда
В каждой груди —
Изверженье вулкана?
Слишком мы любим
Дерзких мальчишек,
Даже когда они громко бранят
То, что достигнуто нами.
А позже
Тихо грустят,
Что всего мы достигли,
Их не дождавшись…
Слишком мы любим
Дерзких мальчишек,
В вечных заботах о них
Мы седеем,
Ибо не можем
Им дать на дорогу
Счастье,
Как завтрак давали им в школу,
Как мы тоскуем,
Когда уходят,
Уходят,
Ни разу не оглянувшись.
Так уходили когда-то и мы.
Слишком мы любим
Дерзких мальчишек.
Все им прощаем,
Прощаем, прощаем.
И забываем о том,
Что должны нам
Многое
Наши мальчишки простить.
Слишком мы любим
Дерзких мальчишек.
Слишком…
А может,
Мы мало их любим?!

Она поднимает на меня глаза,
Она распахивает надо мной два неба.
Она – это мое Второе я.
А по тетрадке, распластанной на низком столике,
Разбегаются первые цифры
И выстраиваются в первые загадки —
Загадки арифметики.
Она поднимает на меня глаза
И спрашивает:
– Дважды два – это всегда четыре? —
Я не знаю ответа.
Я не знаю отгадки.
Дважды два – это всегда четыре
Только в первых загадках арифметики.
А у жизни – много загадок.
А у жизни – много разных ответов:
Иногда дважды два равно бесконечности,
Иногда дважды два
Кончается безнадежно круглым нулем.

Она смотрит на меня и ждет.
Она смотрит на меня напряженно.
И ее смешные тоненькие косички,
Словно острые ветки осеннего куста,
Подняты вверх напряжением.
Я не должна говорить правду.
Я не должна,
И я вру.
Я говорю не мигая: – Да, всегда!
В двух небесах растворились два облачка —
Она мне верит.
Она – это мое Второе я.
Она усердно выводит цифры,
Первые, неуклюжие цифры.
И пишет первую ложь
И первую правду:
«Дважды два – четыре».

Я была мертвой,
Но с землей не срослась.
Я двигалась, двигалась
И скользила незримо.
Я была мертвой,
Но по улице шла,
И мчались по мне
Автобусы и трамваи.
Но не было слышно
Пронзительного крика
«Скорой помощи»,
Но не было
Стоглазой толпы зевак.

Я вошла в дом,
И со мной говорила соседка,
И глаза ее
Не округлялись от ужаса —
Она не знала, что я мертва.
А я улыбалась,
Я притворялась живой.
И никто не знал, что я мертва.
Это знал только ты,
Мой единственный,
Самый лучший на свете,
Ты,
Которого я искала всю жизнь.
Но, может быть,
Ты просто забыл меня?
Мертвых забывают быстро.