Николай Пияшев - Воровский
…И вот, наконец, Москва. Несмотря на голод и разруху, жизнь налаживалась. Правда, тут же, на вокзале, Воровский заметил толпу безработных: один менял спички на хлеб; другой торопил крестьянку, предлагая ей ситец в горошинку и прося взамен десяток яиц; третий вручил зажигалку за небольшой кусок сала. Но, проезжая на извозчике с вокзала в Кремль, Воровский видел бодро шагающий отряд красногвардейцев, отправляющийся на борьбу с мятежом чехословаков. На заборах висели многочисленные объявления, плакаты, воззвания. Вот Биржа труда просит безработных встать на учет; плакаты РОСТа призывают к борьбе со спекуляцией. С громадного бумажного листа в упор на него смотрел красноармеец. Вытянутая рука его упиралась в грудь прохожему. «Ты записался добровольцем?» — спрашивал он.
Лица пешеходов, которых встречал Воровский, были бледны, сказывалось недоедание. Но в их походке была какая-то уверенность, которую он не замечал раньше в сытых москвичах…
В тот же день, 8 июня 1918 года, Воровский отправился к В. И. Ленину. О своем разговоре с Ильичем Воровский записал: «Говорил в субботу с Ильичем и вынес очень хорошее впечатление. Совершенно ясный и спокойный взгляд на события, трезвая, без прикрас оценка всех отрицательных явлений, большая воля побороть их и убежденность, что уже удается создавать что-то положительное».
После разговора с Лениным Воровский признался сам себе, что в Швеции он преувеличивал трудности и неразбериху в России в первые месяцы советской власти. Здесь, на месте, все выглядело куда привлекательнее и объяснимее.
В Москве Воровский встретил своих знакомых и друзей. Он был немало удивлен перемене в людях: Герман Красин и Еся Евкин, год назад скептически относившиеся к революции, будучи проездом в Стокгольме, сейчас ходили веселые и бодрые.
Владимир Бонч-Бруевич, хмурившийся в мае 1917 года, когда Воровский заходил к нему в Петрограде, теперь весело укладывал пожитки и спешил на дачу. У него появилось больше деловитости и уверенности. Ну, конечно, он вновь затеял свое любимое издательское дело: «Центрокнигу»!
Воровский побывал в театрах, садах, парках, наблюдал обстановку в новой русской столице. Увидев воочию жизнь Москвы, он с негодованием думал о тех баснях, которые распространялись в буржуазной зарубежной печати: о грабежах и убийствах в стране большевиков. Он поспешил успокоить жену: «В Москве жизнь течет спокойно, никто никого не убивает, а случаи грабежей и пр. немного выше, чем в мирное время.
Жизнь тут кипит ключом, люди приезжают, уезжают, проходят перед глазами, как в калейдоскопе. Во вторник открывается съезд Советов (Всероссийский), я еще застану его открытие и увижу сие зрелище».
Воровский выехал на несколько дней в Петроград, где встретился с С. Гусевым и А. Луначарским. Наркомат просвещения, возглавляемый Анатолием Васильевичем Луначарским, оставался еще в Петрограде.
В день приезда Воровского в Петрограде состоялись похороны Володарского. Воровский видел, как под проливным дождем похоронная процессия медленно двигалась по Невскому…
При виде этого зрелища Воровский невольно ощутил в душе трепет. Волнение охватило его душу. Он сознавал, что усилия Володарского, его самого и многих других революционеров не пропали даром. Народ стал хозяином страны, и он не забыл тех, кто отдал свою жизнь за их счастье.
Вернувшись в Москву, Воровский принял участие в подавлении эсеровского мятежа.
Левые эсеры, устроив покушение на германского посла Мирбаха, рассчитывали, что немцы разорвут отношения с Советским правительством и, начав наступление, займут Петроград. И действительно, в первые сутки Советское правительство встревожилось не на шутку. Совет Народных Комиссаров заседал беспрерывно весь вечер и далеко за полночь.
Вместе с одним товарищем Воровский носился в военном автомобиле по городу как особый уполномоченный то в штаб, то в немецкое посольство, то в военные казармы. Утром, голодными усталый, Воровский только лег спать, как началась пальба. Но она длилась недолго. Эсеры бежали, их вылавливали на дорогах в окрестностях Москвы.
Позднее, 12 июля, Воровский описал в комических тонах это событие, очевидцем которого он был. «Это было забавное восстание, — писал он жене, чтобы успокоить ее. — Там, на Покровском бульваре, артиллерия громила штаб отряда Попова, а по городу ездили трамваи, публика деловито расхаживала по улицам, дети играли в скверах — одним словом, «встает купец, идет разносчик, на биржу тянется извозчик» и т. д.
Теперь давно все спокойно. Чрезвычайные меры отменены. Поезда, задержанные было, вновь пущены. На улицах уже свободно ездят автомобили без специальной проверки».
«…Энергичные действия правительства произвели «впечатление», и вся эта авантюра, бесспорно, укрепила власть Совета Народных Комиссаров. Несмотря на врагов, окружающих нас со всех сторон кольцом… несмотря на явный и тайный саботаж со стороны буржуазии и особенно правых социалистов, несмотря на голод в городах — власть держится крепко».
Вскоре Воровский закончил подбор служащих для своего посольства и готов был тронуться в путь.
27 июля 1918 года Воровский получил подписанные В. И. Лениным верительные грамоты, согласно которым он являлся полномочным представителем Советской республики как в Дании, так и в Швеции.
Но отъезд Воровского за границу временно отложили ввиду намечавшихся переговоров с Финляндией. Советское правительство назначило Воровского председателем делегации по заключению мира с Финляндией. Переговоры должны были состояться в Берлине.
Предчувствуя упреки жены за то, что он взялся еще за одну тяжелую работу, Воровский написал ей письмо, объясняя положение в России, при котором ему никак нельзя отказываться от задания. «…Если бы ты здесь побыла немножко, то бы признала, что грех отказываться, — писал он. — Тут все работают, использованы все силы, делается громадная работа, несмотря на колоссальные затруднения, на скрытый саботаж, открытые бунты, иноземное вмешательство и предательство ложных друзей. Несмотря на все это, работа идет упорно, настойчиво. Все, конечно, ругаются, видя недочеты, глупости или злоупотребления, но никто не опускает руки, не покидает поста. При таких условиях отказываться от функции, которая для меня подходяща и для которой я, по-видимому, подходящ, было бы грехом».
В конце июля советская делегация выехала в Берлин через Ригу. В одном вагоне с Воровским ехал член советской делегации Яков Станиславович Ганецкий.
…Воровский вышел в коридор и открыл окно. Перед глазами проплывал нехитрый, но очень милый сердцу пейзаж среднерусской полосы: перелески, одинокая березка у оврага, крытые соломой домики, пестрые, как лоскутное одеяло, поля, на которых кое-где началась уборка овса…
