Лаврентий Берия - "Берия. С Атомной бомбой мы живем!" Секретній дневник 1945-1953 гг.
Реально же мы добыли в 1960 году 148 миллионов тонн, то есть даже меньше, чем надо бы, но значительно больше того, что Байбаков в 1946 году считал невозможным. При этом в 15 раз (с 3,2 миллиарда кубических метров в 1940 году до 45,3 миллиарда в 1960 году возросла добыча газа).
А Байбаков в июле 1953 года, с трибуны антибери-евского Пленума, утверждал, что «значительная доля нефти, которая будет добыта в 1955 году, пойдёт целиком в закладку… так как потребность страны для нужд народного хозяйства… значительно ниже тех цифр, которые определены решением.»».
Так кто лучше знал возможности и резервы нефтяной промышленности — «авантюрист» Берия или министр нефтяной промышленности СССР Байбаков?
Интересно сравнить личность и судьбу Лаврентия Павловича как с личностью и судьбой Байбакова, так и, например, с такой фигурой, как известный читателю расстрелянный в 1950 году по «ленинградскому делу» Н.А. Вознесенский.
Николай Вознесенский (1903–1950) на пике своего жизненного успеха был членом Политбюро ЦК ВКП(б), председателем Госплана СССР, членом Специального комитета, но никогда не занимался практической работой в промышленности, идя по стезе комсомольской (с 1919), партийной (с 1924) и научной (с 1931) работы.
В 1924 году он окончил Коммунистический университет им. Я.М. Свердлова, в 1931 году — Экономический институт красной профессуры и сразу же стал в этом институте преподавателем, с 1935 года перейдя на работу в плановых органах.
Вознесенский был в полной мере обязан всей своей завидной судьбой Советской власти и СССР Сталина. Он был всего на четыре года моложе Берии, но по тем временам это был немалый разрыв. Берия успел сформироваться как личность ещё в борьбе за Советскую власть, а Вознесенский уже не боролся за неё, а щедро пользовался её завоеваниями.
Но Вознесенский быстро стал расценивать это не как обязывающей его аванс судьбы, державы и старших товарищей, а как нечто, изначально принадлежащее ему по праву якобы выдающегося ума, таланта и незаурядности.
Вознесенский, похоже, и впрямь был небесталанен и неглуп, но далеко не так, как сам о том мнил. Амбиций и неумной фанаберии в нём было намного больше, чем самобытности.
В комментариях к дневнику Берии я уже приводил убийственную оценку Вознесенского Хрущёвым в 1954 году (и это — в ситуации, когда шла речь о Вознесенском, как о «невинной жертве» «банды Берии — Абакумова»).
А сейчас я приведу оценку Семёна Захаровича Гинзбурга (1897–1993), бывшего наркома строительства СССР. Он дал её Вознесенскому в июне 1986 года:
«…Вознесенский был способным молодым человеком, образованным, думающим, энергичным… Но при всём этом обладал очень плохим характером. Никогда не улыбался, не шутил. Чувства юмора у него не было (это у умного-то человека! — С.К.).
В кругу своих коллег, включая наркомов, нередко был несдержанным, грубым. Устраивал разные «разносы» подчинённым, не слишком заботясь при этом о подборе слов. В семье (а я знал и его жену) был деспотом. Это не значит, что он плохо относился к женщинам (угу, только официально был женат не один раз. — С.К.). Этого я сказать не могу. Но дома, в семье, повторяю, был обыкновенным деспотом…», и т. д.
Просто удивительно! В своих воспоминаниях Гинзбург рисует портрет редкого дуболома и хама: «Он говорил другим высшим руководителям из правительства: «В чем дело? Если вам что-то нужно, звоните мне, должность моя вам ведь понятна? Мои заместители по Госплану отвечать вам не могут, потому что я за все отвечаю…» и т. д. Остальные мемуаристы из тех, кто работал с Вознесенским, в оценке поведения Вознесенского даже в «перестроечного» образца мемуарах с тем же Гинзбургом не расходятся.
И тем не менее все расхваливают Вознесенского как исключительного умницу.
Вот уж воистину помрачение социального рассудка!
Зато Берия у них — исключительно матерщинник, никого в грош не ставящий и ценящий только себя.
Но вот Берия разговаривает с вновь назначенным наркомом электростанций Д.Г. Жимериным осенью 1941 года (по воспоминаниям Жимерина от 7 марта
1991 года): «Я ничего не понимаю в энергетике, ты несешь полную ответственность, ты принимаешь решения и будешь отвечать за них соответственно. Ты это учти».
Может так говорить с подчинённым «надменный» (по Байбакову) человек?
Не думаю.
Причём далее Жимерин признаёт, что Берия как управленец был компетентен.
Жимерин, к слову, вспоминает и вот что: «Обсуждается вопрос у Сталина. И вдруг на этом заседании выступает Вознесенский с разгромной речью, я бы даже сказал, с подлой речью. Он не рассматривал мой вопрос по существу, не опровергал мои предложения, обоснования, выводы… Объяснять мое состояние, полагаю, нет необходимости. Ведь мне фактически были предъявлены политические обвинения с наличием таких формулировок как «сознательный подрыв сталинских пятилеток»…».
Но Жимерин.» тоже хвалит Вознесенского!
А как же иначе! Ведь это 1991 год, время, когда Берию подают монстром, а Вознесенского — его «невинной жертвой».
Да, Сталин возлагал на Вознесенского большие надежды и благоволил к нему, иначе Вознесенский не стал бы в тридцать пять лет председателем Госплана СССР, а в тридцать шесть лет — ещё и заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР. Но Вознесенский и его будущие подельники по «ленинградскому делу» в своих застольях и конфиденциальных беседах обсуждали не то, как строить могучий Советский Союз, а то, как они им будут править после смерти стареющего Сталина. В своей личной, внутренней жизни они жили не высокими идеалами строительства новой жизни, чем, при всей своей непа-тетичности, всегда жил Сталин, а мелкими, шкурного пошиба интересами. Это и подвело их в итоге под сталинскую пулю.
За дело, замечу при этом я.
Между прочим, если ещё раз обратиться к воспоминаниям Д.Г. Жимерина от 7 марта 1991 года, то можно узнать следующую небезынтересную деталь:
«Чем Вознесенский «забивал» всех остальных? Единственной (выделение жирным курсивом везде моё. — С.К.) книжицей, которая всегда была у него в кармане. Небольшая такая книжица. Какой бы вопрос Сталин ни задал, Вознесенский, взяв свою книжицу, давал чёткий и ясный ответ.
Никто — ни Маленков, ни Каганович, ни Берия, ни Молотов — этого не имели. И он перед Сталиным, который не терпел словоблудия, пустословия, выглядел хорошо и своей аккуратностью, конечно, повышал свой рейтинг (как сейчас говорят)…»
