Е. Бертельс - Низами
Мы видели, что все пять поэм Низами составляют, каждая в отдельности, законченное целое и возникали самостоятельно. После его смерти неизвестный нам редактор соединил их в одно целое и дал им название «Хамсэ» («Пятерица»). В рукописях мы обычно и находим их объединенными под этим общим названием. Это объединение, конечно, произведено механически, но, как мы уже видели, известное основание для него все же есть, ибо, в сущности говоря, единая идея проникает четыре поэмы и связывает их вместе.
«Хамсэ» на века определила собой развитие поэмы на Ближнем Востоке. С XIII века начинается непрерывный ряд попыток повторить такое же сочетание. Попыток было весьма много, но добиться признания из преемников Низами все же мало кому удалось. Более или менее широкую известность получила. «Пятерица» индо-персидского поэта Эмир Хосрова из Дели (1253-1325), а также «Седьмерица» выдающегося гератского поэта Абдуррахмана Джами (1414-1492). Среди народов, говорящих на тюркских языках, творения Низами были почти вытеснены великолепной «Пятерицей» знаменитого Алишера Навои (1441 -1501), написавшего свои пять поэм на среднеазиатско-тюркском литературном языке, являющемся предком современного узбекского литературного языка.
Метры, избранные Низами для своих поэм, до наших дней остались связанными с созданными им типами поэмы: дидактической, романтико-героической, романтико-сентиментальной, авантюрной, героической. Отступления от этого канона и сейчас производят впечатление некоторой необычности.
Если Низами избегал шахских дворов, то для тех, кто нуждался в его помощи и совете, дверь его всегда была открыта. Он сам говорит об этом в «Книге славы»:
Двери мои ни перед кем не закрывай,
Ибо непохвально закрывать двери.
Раз слово дало нам имя «море»,
То и двери должны быть широки, как море.
Открой же дверь дома, полей вход в него водой,
Как лука, разбей шатер посреди руин.
Пусти входить приходящих,
Пусть смотрят на царя поэтов.
Огромные познания Низами во всех областях наук, жизненный опыт я нравственная высота его поучений должны были производить на посетителей неизгладимое впечатление.
В те времена широкие массы все такие исключительные свойства склонны были объяснять святостью жизни. Вероятно, еще при жизни пе-эта по всему миру начали распространяться слухи о мудром шейхе, сложились легенды о его чудотворных способностях.
Потому неудивительно, что после смерти его почтили обычным для мусульманского Востока путем: на его могиле воздвигли мазар (гробницу), долгие века бывший излюбленным местом паломничества. Когда был построен этот мазар и кто его строил, пока неизвестно. К моменту завоевания Закавказья русскими мазар уже начал приходить в упадок. Аббас-Кули Бакиханов (умер в 1846 году) в своей книге «Цветник Иремский» упоминает о мазаре Низами, называя его «разукрашенной великолепной гробницей». Однако думать, что в сороковых годах XIX века он был особенно великолепен, трудно. В 1875 году его посетил Каджарский принц Фер-хадмирза Мутамададдоулэ, о чем он рассказывает в своей книге «Руководство в пути». Он говорит: «Когда мы проехали еще семь верст пути, был небольшой гумбез (купол), который наполовину разрушился. Это - могила шейха Низами, от нее до Ганджи семь верст. Я спешился и пошел к могиле. Но караульные с поста поблизости наложили в этот купол столько сена для своих лошадей, что войти возможности не было».
Дальнейшие годы принесли еще большее разрушение. В конце концов здание пришло в такой вид, что оставалось только удалить его обломки и заменить другим. Это было сделано в 1923 году, когда обломки были убраны и на могиле была установлена большая мраморная доела с надписью: «Шейх Низами Ганджинский, Ильяс сын Юсуфа (Низамаддин)». Под нею даты рождения и смерти и цитата из поэмы «Хосров и Ширин», в которой поэт говорит о своей вечной жизни.
В настоящее время азербайджанский народ соорудил на могиле грандиозный мавзолей, в виде башни в пятнадцать метров высоты, в стиле знаменитых архитектурных сооружений Азербайджана XII века. В Баку поэту поставлен памятник и открыт историко-литературный музей его имени.
Его герои - Ширин, Хосров, Ферхад, Лейли, Меджнун, Искендер - близки всем народам Переднего Востока. Низами дал им вечную жизнь.
Мы уже неоднократно отмечали, каким громадным успехом пользовались поэмы Низами по всему Ближнему Востоку. Свидетельством этому можно признать то несметное множество подражаний как на персидском, так и на различных тюркских языках, которые они вызвали. Веками для поэтов Ближнего Востока заветной мечтой было создать новую «Хамсэ», вступить в соревнование со своим великим предшественником. Сложилось убеждение, что определенный сюжет может быть связан только с определенным метром, тем метром, который для данного сюжета избрал Низами. Если для героической поэмы основным метром остался мутакариб, примененный еще Фирдоуси в его «Шах-намэ» и сохраненный Низами в его эпопее об Александре, то применение этого размера для поэмы героико-романтической, уделяющей главное внимание моменту любовному, после Низами сделалось уже невозможным. Для любовных поэм, в которых момент героики значительной роли не играет, установилась традиция пользоваться метром, примененным Низами в его «Лейли и Меджнун». Размер «Семи красавиц» был принят как обязательный размер для поэм фантастико-романтических.
Мы не будем перечислять всех подражаний «Хамсэ» или ее отдельным частям. Если бы мы попытались дать сжатую характеристику хотя бы важнейших из них, наша работа разрослась бы до нескольких томов. Отметим только одну характерную черту: хотя этих подражаний несметно много и их продолжали создавать вплоть до начала XX века, но почти ни одному из них не удалось оттеснить Низами на второй план. Превосходство его «Хамсэ» все время оставалось очевидным для всех.
Своеобразную роль в этом отношении пришлось сыграть и н до-персидском у поэту Эмир Хосрову из Дели, среди многочисленных произведений которого «Пять сокровищ», то есть пять поэм на темы, в точности совпадающие с темами Низами, занимают центральное место. Эмир Хосров владел языком с изумительным совершенством. При исключительном богатстве и красочности язык его проще, чем язык Низами, и поэтому поэмы его доступны значительно более широкому кругу читателей. Но при изумительном блеске и изяществе формы Эмир Хосров наполнить свои поэмы глубокой философской мыслью не мог, да, может быть, и сознательно не стремился к этому. Его задача совсем иная. Он не стремится раскрыть перед читателем мельчайшие душевные движения своих героев, - он прежде всего хочет захватить увлекательностью изложения, мастерством рассказа. Будучи поэтом придворным, обслуживавшим ряд тюркских правителей Индии, он не считает возможным затрагивать социальную тематику, игравшую, как мы видели, в творениях Низами столь важную роль. Он не берет на себя смелости поучать своих заказчиков, он хочет только развлечь их и не делает ни малейшей попытки выйти из круга идей, приемлемых для феодальной аристократии того времени.
