Валерия Троицкая - Телеграмма Берия
Леонид Баранский
Воспоминания о В. А. Троицкой
Я поступил в ИФЗ АН СССР (тогда назывался Геофизическим Институтом) сразу после окончания МГУ осенью 1954 г. и попал в лабораторию Б. С. Эненштейна, которая разрабатывала метод геофизической разведки полезных ископаемых с помощью зондирования земных недр переменным током. В этой лаборатории работала В. А. Троицкая (к тому времени уже кандидат наук), которая с небольшой группой сотрудников (2–3 человека) занималась совсем посторонней для этой лаборатории темой: изучала теллурические (земные) токи. Интерес к ним возник у В.А. еще в аспирантские годы в связи с очень еще популярной тогда (после Ашхабадского землетрясения 1949 г.!) идеей поиска предвестников землетрясений в самых разнообразных геофизических полях. Во время обучения в аспирантуре Троицкая провела измерения этих токов в целом ряде районов с повышенной сейсмической активностью (Кавказ, Средняя Азия и др.). Предвестники землетрясений в земных токах найдены не были, зато были хорошо изучены свойства короткопериодных колебаний (КПК) этих токов и дана классификация их основных морфологических типов, что стало предметом ее кандидатской диссертации. Но главным результатом стало то, что В.А. первой угадала (может быть на уровне научной интуиции, которая у нее была блестящей) перспективность этих исследований. Уже вскоре эти исследования привели к рождению целого научного направления, родоначальником которого суждено было стать Троицкой.
Приближался Международный Геофизический Год (1957–1958 г.). Для В.А. с ее энергией, знанием иностранных языков и выдающимися организаторскими способностями было более чем естественным принять самое активное участие в подготовке этого грандиозного научного проекта (в 1955 г. она была назначена ученым секретарем Советского комитета по проведению МГГ).
Одной из первоочередных задач, стоявшей перед Троицкой, было расширение круга своих сотрудников. Первым из них был В. Я. Пипур, вторым она предложила быть мне, а в начале 1955 к нам присоединились два сотрудника с «римскими» именами: Флавий Шивков и Юлий Квальвассер. Несмотря на то, что геофизическая разведка была по образованию моей специальностью, мне хотелось заниматься большой геофизикой, т. е. физикой земли. По этой причине я с легкостью отказался работать с Эненштейном и перешел к Троицкой. Дополнительной причиной такого решения было то, что мне не очень понравились «разборки» людей между собой в лаборатории Эненштейна, которые мне пришлось выслушать на ее производственном собрании после летней экспедиции. На этом же собрании я впервые увидел Троицкую, которая не принимала никакого участия в дискуссиях и произвела на меня очень приятное, хорошо запомнившееся впечатление.
Первым делом, которое мне поручила В.А., была разработка индукционного датчика для измерения КПК геомагнитного поля. Легко измеряемые земные токи (электроды, воткнутые в землю да провод, соединяющий их с гальванометром) обладают тем недостатком, что их поле очень зависит от удельного сопротивления пород, подстилающих земную поверхность в месте измерения. Поэтому земные токи позволяют изучать только качественные, но не количественные характеристики земного электромагнитного поля. В нашей стране не было тогда магнитометров для измерения магнитных пульсаций в диапазоне сотых и десятых долей герца (они были, кажется, только у французов). Это и вызвало необходимость разработки индукционного магнитометра (индукционной катушки с сердечником, соединенной в первых образцах с чувствительным гальванометром). Хорошо помню, что для консультаций по проектированию этого прибора Троицкая пригласила Сергея Петровича Капицу. Кроме того, она посылала меня в Ленинград к своим знакомым из некоего Института, чтобы получить от них пермаллой (материал с высокой магнитной восприимчивостью) для изготовления сердечника индукционного датчика.
Следующей важной задачей в порядке подготовки к МГГ были поиски мест для будущих обсерваторий, на которых должны были проводиться наблюдения короткопериодных колебаний электромагнитного поля. Сначала, опасаясь электромагнитных помех, поиски этих мест мы ограничивали малонаселенными районами. Мы куда-то ездили с В. А. Троицкой на машине, помню только чистое поле. Потом была попытка найти свободное от помех место для будущей обсерватории под Звенигородом, в Крыму на территории Астрофизической обсерватории, вблизи Бахчисарая, и ее филиала в Симеизе и даже в Бакуриани, где размещалась сейсмическая станция нашего Института. Во всех этих поисках я вместе с В. Пипуром и Ф. Шивковым принимал участие вплоть до зимы 1954–1955 годов. Все поиски оказались безуспешными из-за высокого уровня электромагнитных помех.
Наконец, В.А. вышла на И. Д. Папанина, который уже давно организовал в Борке, на берегу Рыбинского водохранилища, Биологическую станцию по изучению биологии этого водохранилища и прилегающих рек (в дальнейшем станция превратилась в Институт биологии внутренних вод). Это было во всех отношениях правильное решение: готовая, как теперь говорят, инфраструктура, большой авторитет Папанина (который к тому же был прекрасным хозяйственником) и его ответный интерес (легче выбивать деньги для строительства и в перспективе превратить Борок в научный городок Академии Наук).
Впервые геофизики приехали в Борок в 1955 году (В. А. Троицкая, В. Я. Пипур, М. С. Кружелевская и я). Добирались от железнодорожной станции Шестихино до Борка на водометном катере по реке Сутке. Троицкая занималась выяснением организационных вопросов с администрацией Борка. А мы с В. Пипуром провели измерения земных токов (аппаратура размещалась в подвале Главного здания, сгоревшего в следующем году) для оценки уровня помех, которые оказались приемлемыми. Общее впечатление Троицкой о Борке было тоже благоприятным. Поэтому выбор места для одной из обсерваторий был, наконец, сделан, и этим местом должен был стать Борок.
Весной 1956 г. по заданию В.А. я ходил к Папанину в Отдел морских экспедиций (тогда помещался рядом с Президиумом АН) для выяснения возможности добраться до Борка машиной, которая должна была привезти аппаратуру из Москвы. Грунтовая дорога от Шестихино до Борка в распутицу становилась совершенно ужасной, и в этом была серьезная проблема. Все «прелести» этой дороги Иван Дмитриевич объяснял мне лично с употреблением соответствующих ее качеству самых сильных выражений. Смущался не только я (совсем еще юный, да еще перед самим Папаниным), но и С. М. Кузин, его заместитель (рафинированный интеллигент, в прошлом диссидент и друг О. Мандельштама, имевший право проживать не ближе 100 км от Москвы). А «фифочка» машинистка своим привычным ухом даже не повела, продолжая спокойно печатать.
