Даниель Арно - Навуходоносор II, царь Вавилонский
Итак, зло и злая судьба не находили отмщения на ином свете; в таком случае вопрос о воздаянии становился особенно тяжелым. Традиция давала на него пафосный ответ: всякий преступник понесет наказание при жизни, а невинному, конечно, придется потерпеть неприятности, но в конце концов он станет благополучен: «То, что ты потерял в один год, вернешь в один миг, в том нет сомнения». В общем, всякий наказанный заслуживает своего наказания, даже если сам не сознает за собой вины: ведь эта концепция не принимала в расчет существования доброго или злого намерения. Согласно ей, в глазах богов небрежность и сознательное прегрешение были одинаково тяжкими.
Чтобы избежать бед, религия советовала держаться «под сенью» божества-покровителя. Вавилонянин должен был упражняться в благочестии: «Когда убедишься, сколько выгоды в почитании бога, ты прославишь бога и призовешь его благословение на царя». Благочестие приносит богатство, детей, долголетие и высокое положение в обществе — таков был общий образ мыслей жителей Вавилонии. Ни о каких нравственных ценностях речь при этом не шла. Так же судил и Навуходоносор. Например, он обращался к «Госпоже набережной» с такими просьбами: «Продли мои дни, умножь мои годы; да установят уста твои долгую жизнь и многое потомство; дай здравие душе и телу моему; сделай верными гадания обо мне; сделай добрыми советы <богов> для меня; всегда проси Мардука, царя неба и земли, о поражении врагов моих и гибели стран враждебных». Как ни звучны такие прошения, они ограничиваются пожеланием личного и государственного материального успеха. Кроме того, все они эгоистичны: в них ничего не говорится о людях, составлявших царскую семью, страну, империю. Это не случайность; ничего подобного не встречается и в других надписях вавилонского царя.
Что же это было за «благочестие», предписанное мирянам? На деле, как нам кажется, оно сводилось к очень немногим вещам. В письмах то и дело попадаются краткие формулы обращений к богам. Отражали ли они мысли пишущих — или являлись штампами, которые по привычке считал себя обязанным вписать платный писец? В целом их искренность и естественность едва ли вызывают сомнения, но это не дает возможности оценить глубину их благочестия. Некто обращался к адресату так: «Да решат Набу, бог-луна[44] и бог-солнце о здравии твоем; каждый день молюсь я о тебе, и да услышана будет молитва моя!» Другой корреспондент велел написать, что он «преклонил колени» перед богиней; еще один уверял: «Под хранительной сенью богов все у меня хорошо».
Все прочие тексты исходят из храмовой среды. В их советах проявляется их происхождение: «Ищи неустанно сладкого дыхания богов», «Каждый день молись богу своему». Они советуют ежедневно справлять обряды, чтобы не навлечь гнев богов; сулят горе тому, кто «ел хлеб свой и бога своего не призвал», кто «оставил богиню свою и муки не принес ей». Но, кажется, к жрецам не особо прислушивались.
Да и к чему было выполнять все эти предписания? Вот мысль, глубоко переживавшаяся вавилонянами: человек не в состоянии понять божество. «Волю бога знать нельзя; дел бога знать нельзя; все божеское [трудно] обнаружить». Представление о человеке было очень скромным: когда в начале времен младшие боги наотрез отказались удовлетворять нужды старших, люди были сотворены, чтобы работать. После этого небесные жители всех рангов могли жить праздно: люди вечно будут кормить их своим трудом — даже прежде, чем самих себя. Поэтому обыденной моралью было смирение. Это была чисто негативная, угрюмая, горькая, женоненавистническая мудрость. Она только и советовала, что всего остерегаться. Компенсировал эту трусливую замкнутость вульгарный гедонизм, где главную роль играло употребление хмельных напитков. Впрочем, вавилонянам предлагались и некоторые добродетели: благоразумие, сдержанность.
Взгляды на счастье и несчастье не подтверждались опытом. Совет «не делай зла и не получишь злосчастья» казался очень наивным. Впрочем, недовольство им было сформулировано только во второй половине II тысячелетия. Тогда люди начали размышлять о страданиях детей, о бедствиях, насылаемых на весь народ без разбору. Лучшие умы были поражены абсурдностью зла: оно поражает праведных и неправедных, старых и малых, целые страны — не могло же их население сплошь состоять из дурных людей.
Такие размышления, возможно, подпитывались неким потаенным течением мысли, а свое выражение нашли в некоторых пословицах. Это идейное течение было, очевидно, очень древним и явно не имело отношения к жреческому миру. Едко и зло высмеивались расхожие идеи, исполнение обрядов представлялось бесконечным трудом, ничего не дающим человеку (надо сказать, что по-вавилонски одним и тем же словом назывались повседневные храмовые обязанности, работа в поле или мастерской и трудовая повинность, налагавшаяся царской властью). Подвергалось сомнению даже могущество богов: «Бог демону пути не заступит». В одном споре о нужности религии некий верующий жалуется, что его богопочитание ни к чему не приводит: тянуть тягло для бога — «работа без прибытка»: «В юности моей слушал я волю бога, искал богиню с сокрушением и мудростью. <…> Бог судил мне бедность, а не богатство; хромой обгоняет меня, глупец обходит меня; сволочь избрана, а я хирею». Собеседник пытался возразить ему: «Значит, в печени своей (вместилище чувств. — Д. А) ты помышлял не слушать велений богов». Упрек был явно несправедлив; таким образом, традиционные представления лишь демонстрировали свою слабость и едва ли могли найти отклик. Стало быть, о богах думали плохо. Зато их служители никакой критики на себя не навлекали. Вавилоняне не знали антиклерикализма: жрецы несли свою службу, занимали предписанное им место в миропорядке, то есть являлись исполнителями со стороны человечества договора, заключенного с богами: содержание в обмен на безопасность.
Последним усилием вавилонской мысли, предпринятым для преодоления этих трудностей, был «миф о боге Эрре», названный так по имени главного героя. Он был сочинен в конце II тысячелетия, когда кровавые войны приводили то к катастрофам, то к возрождению государств. В нем разработан мотив ухода и возвращения бога (божественной храмовой статуи).
Противоречие между вечным, неуязвимым для превратностей истории божеством и бренным предметом издавна занимало мысли жителей Вавилона. В перипетиях своей долгой истории вавилоняне много раз видели, как статуи увозились из святых мест и даже уничтожались. Но богословы учили, что ни воля, ни поступки человека тут не имели значения. Когда-нибудь, в один прекрасный день бог или богиня «вспомнит» о своем традиционном жилище, пожелает снова поселиться в нем, «обратит лик» к своим давним почитателям; тогда все неодолимые трудности вдруг необъяснимым образом разрешатся.
