Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах
На это мне В. Я. возразил, что и другой адрес не помог бы: теперь, куда он ни отправляется, за ним всюду следят два шпика.
Рассказывал мне, между прочим, любопытный факт. Какое-то земство, чуть ли не вятское, точно не помню, подписавшееся у них на «Минувшие годы», вдруг присылает письмо и просит вернуть обратно деньги. — Мотив — губернатор запретил к обращению в библиотеках его губернии журнал… который еще не родился и первый № которого еще должен выйти 20 января!
Петербург весь усеялся разными «иллюзион», «местер» и т. п. театрами живой фотографии; буквально чуть не на каждой сколько-нибудь людной улице устроилось их по нескольку. Все они выросли в течение какого-нибудь года; вечером вывески и входы в них иллюминуются разноцветными электрическими лампочками; выглядит необычно и довольно оригинально.
Идет суд над компанией эс-эров, арестованных в прошлом году на сходке в университете; преобладает зеленая молодежь.
9 января. Заходил Л. И. Пименов, сказал, что предполагавшийся на завтра (воскресенье) вечер в память Некрасова в Нобелевском народном доме[214] на Выборгской стороне отменен. Я был приглашен читать, поэтому он уполномочен был предупредить меня.
Градоначальник предъявил, между прочим, следующие требования: l) представить две рукописных и затем две печатных программы, причем в первых двух точно указать имена и адреса исполнителей; 2) представить в двух экземплярах все вещи, которые предполагаются к исполнению в программе, и те, что будут прочитаны на бис.
Как будто до сих пор Некрасов еще настолько неизвестный поэт, что недостаточно одного наименования его произведений? Все это, конечно, легко можно было бы обойти, купив и послав г. градоначальнику для поучения 2 экземпляра сочинений Некрасова, но дело в том, что из Александро-Невского района комитет, устраивавший такой же вечер, сообщил, что вся процедура была им исполнена, афиши напечатаны, и вдруг в день вечера его запретили. Градоначальник, дозволивший его сперва, сообщил, что по его мнению, по недостаточному развитию рабочих, некрасовские произведения им будут непонятны… а потому вечера он не разрешает.
20 января. Вечер был у В. Л. Рагозина (сына); собрался небольшой кружок, и хозяин прочел нечто вроде доклада о теософии. Весь стол у него завален книгами по этому вопросу.
Вообще усилилась мода на теософию. Появилось несколько журналов, посвященных ей, создался ряд кружков.
Рассказывали, между прочим, вчера о медиумических сеансах, в которых участвовали двое из присутствовавших; обоих нельзя назвать вполне нормальными, тем не менее и на них сеанс произвел впечатление жульничества.
Приезжий медиум, конечно, действовал, как всегда, в темноте, и «действия духов» выражались в легких пощечинах, давлениях ног и т. п. глупостях. Плата за это удовольствие взимается обществом исследования психических явлений — по три рубля.
23 января. Проходил сегодня по Литейному проспекту. В помещении, где находился недавно книжный магазин Карбасникова, устроился «Магазин правой русской печати». Так гласит вывеска над ним. Огромная витрина в окне уставлена изделиями вроде брошюр «Ешь меня, собака»[215].
Внутри магазина за прилавками спят в разных позах приказчики; публики ни души. Эту картину я наблюдаю почти ежедневно, проходя мимо.
Приобрел кое-какие книги у антиквара Соловьева, из библиотеки покойного проф. Помяловского[216]. Дочь последнего продала ему, да еще в кредит, 40 000 томов за 5000 рублей. Вчуже душа болит, когда слышишь о таких делах!
Соловьев в течение двух-трех месяцев выручил за нее 50 000 рублей, причем в виде плюса у него на руках осталась еще целая стена латинских книг из этой библиотеки.
Любопытна судьба рукописей. В них копался Лихачев и отобрал кое-что для Публичной библиотеки; остаток, что-то около тридцати шести пудов, купил Синицын — один из наших «весовых» собирателей книг — за шестьсот рублей. Разбирая рукописи, он нашел между ними продолжение записок Болотова, записки Толя и целый ряд ценных документов, незамеченных Лихачевым. Слышал последнее от антиквара Шилова, которому говорил все это сам Синицын[217].
25 января. Третьяго дня отметил судьбу библиотеки Помяловского; вспоминаю по этому поводу историю, касающуюся библиотеки покойного отца моего, Р. Р. Минцлова[218].
В ней числилось свыше 14 000 томов, главным образом иностранных книг; отделы социальных наук и особенно юридический — были подобраны замечательно; слабо были представлены русская история и русская литература.
Когда, внезапно для нас, отец заболел психическим расстройством, пришлось нанять артель, уложить книги в ящики и сдать их в Кокоревский склад, где они и простояли что-то около двух или более лет. Обстоятельства заставили подумать о продаже их.
Я отправил рукописный каталог к букинистам для оценки, но за эту работу никто из них не взялся даже за плату: им, конечно, не было расчета определять настоящую стоимость библиотеки, готовящейся к продаже.
Не желая дробить собрание — плод заботы всей жизни отца — и желая поместить его в хорошие руки, я пробовал обращаться сперва в разные учреждения, вроде Совета присяжных поверенных и т. д., затем к многочисленным знакомым отца — никто не изъявил желания приобрести библиотеку.
И. И. Янжул, с которым отец разошелся в последние годы жизни, рассказал мне следующее. Он тоже имеет громадную библиотеку и, подумывая о смерти, — решил заблаговременно пристроить ее в надежное место даром.
Первое предложение его было Академии наук, где он состоит членом, академия отказалась; обратился на женские курсы и в другие места — всюду был тот же ответ. Причина — или недостаточность помещения, или недостаточность средств.
Наконец, Московский университет соблаговолил принять подарок, с прибавкою к нему 5000 руб. со стороны Янжула. Одним из условий передачи Янжул ставил, чтобы библиотека его была помещена в отдельных комнатах и называлась его именем. Янжул отправил в Москву большую часть книг, оставив себе в пожизненное пользование только несколько шкафов с ними. Затем, будучи через несколько лет в Москве, заехал в университет взглянуть на свое детище. И что же? Детище это он нашел сваленным на чердаке и покрытым слоем пыли и голубиным пометом.
Старик рассказывал это волнуясь и с нотою оскорбления в голосе.
Грустно стало мне от его рассказа! Зашел от него к антиквару Мелину — этот вампир предложил за всю библиотеку тысячу рублей; В. Клочков[219], к которому я обратился затем, от покупки всей библиотеки отказался, заявив, что купит из нее кое-что, рублей на 500–600.
