Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто
А рядом с этими людьми, которые в тот или иной момент оказали существенное влияние на жизнь Пиаф, – свора всем привычных шутов и прихлебателей. Понимая, что вскоре ей придется столкнуться с «великим одиночеством», Эдит как никогда жаждет веселья и развлечений. Она хочет забыть о болезни, чувствовать себя окруженной поклонниками. Она не может проглотить ни кусочка, сидя за огромным столом, ломящимся от деликатесов, которые кое-кто пожирает без малейшего зазрения совести. Самые беспечные время от времени даже начинают уговаривать певицу последовать их примеру. И вот Пиаф, которая всегда обожала праздники и застолья, забыв об осторожности, пробует блюда, которые ей категорически запрещены. Результат: десятидневная печеночная кома.
После этого инцидента близкие друзья Пиаф, возглавляемые Марком и Даниель Бонель, поняли, что просто обязаны избавить свою «хозяйку» от столь пагубного окружения. 1 августа Эдит с «малой свитой» переезжает на более скромную виллу «Гатуньер», в дом, расположенный близ Мужена. Здесь не такой влажный климат, и больная чувствует себя лучше. Что тут же наводит Пиаф на мысль о новых песнях. «Я был в Ницце, – рассказывает Франсис Ле. – Она попросила меня навестить ее. Она сказала: “Привози свой аккордеон…” Мы выпили чаю, и она сказала мне: “Я хочу петь”. Мы заперлись в комнате. Она начала петь, и случилось чудо. Ее голос отличался небывалой чистотой, удивительной силой. Она мечтала еще раз съездить в США»[155].
Но ремиссия была недолгой. 15 августа Пиаф перевезли в клинику «Меридиан» в Каннах: третья печеночная кома за лето. Вернувшись 22 августа в «Гатуньер», певица ощущала страшную слабость, что не могло не сказаться на ее настроении. Именно в это время ей позвонил Шарль Дюмон и продекламировал несколько куплетов из песни «Je m’en remets à toi» («Я снова возвращаюсь к тебе»), которую только что написал вместе с Жаком Брелем специально для Воробышка. В наши дни Дюмон так рассказывает об удивительных обстоятельствах, в которых родилась эта песня: «Я был в Марселе, в Старом порту. Я зашел в бистро, которое называлось “Одноглазый пират”. В баре сидел Брель, с которым я был давно знаком. Мы поговорили о том о сем, и в какой-то миг я рассказал ему последние новости об Эдит. Я объяснил, что она отдыхает на юге Франции, и добавил: “Мы должны написать для нее песню”. А он мне говорит: “Давай напишем ее прямо сейчас”. И за десять минут, между двумя стаканами, он написал текст. Меня это очень удивило, потому что за ним закрепилась репутация поэта, которому требуется очень много времени на написание стихов».
Эту песню Пиаф так никогда и не исполнила. 29 августа, видя, что процесс выздоровления затянулся, Эдит обосновалась в более скромном доме около Грасса, в местечке Анкло де ля Руре, коммуна Пляскассье. В начале сентября состояние больной стабилизировалось. Когда она не чувствовала себя слишком уставшей, то даже недолго прогуливалась по саду или просила показать тот или иной фильм, надеясь развлечься. Но с каждым днем Эдит становилась все более замкнутой, она как будто отсутствовала в этом мире. Даже визиты Тео – молодой человек был занят на съемках фильма Жоржа Франжю «Judex» («Жюдекс»), но старался при каждой возможности навещать жену – больше не приносили ей радости. «Она вела себя с ним все менее и менее любезно, – вспомнит впоследствии Даниель Бонель. – (…) Отныне он расправил крылья и отправился в самостоятельный полет, он больше не нуждался в ней, а следовательно, больше не интересовал ее. (…) Теперь в обществе Тео она скучала»[156].
Тео после смерти Эдит так никогда и не сможет – невзирая на безупречное поведение и свидетельства искренней любви, которые он до конца выказывал своей знаменитой супруге, – избавиться от ярлыка жиголо, навешенного на него прессой. Он погибнет крайне глупо, став в 1970 году жертвой автомобильной аварии в Лиможе.
С начала октября Пиаф все реже и реже вставала с постели. Ее кожа приобрела восковой оттенок. 7 октября ее навестила Симон Берто, с которой певица не виделась уже очень давно. Последний «привет» из прошлого перед путешествием в ничто. Даниель Бонель, которая не покидала изголовья кровати больной, вспоминает: «В последние дни она много слушала диски Бреля, особенно песню “Les Vieux” (“Старики”): “Часы, которые мурлыкают в салоне, говорят то «да», то «нет»”. Это было так печально… Последняя пластинка, которую я ей поставила, был ее сольный концерт в “Карнеги-холл”. Она прослушала весь диск целиком, в полной тишине, не делая никаких замечаний. А затем сказала, и это была ее последняя фраза: “Нам еще предстоят прекрасные путешествия, моя милая”. Без сомнения, она надеялась отправиться на гастроли». Вечером 9 октября Пиаф впала в кому. На следующее утро Даниель позвонила Луи Баррье, который находился в Париже, чтобы тот срочно разыскал Тео Сарапо, пребывавшего в постоянных разъездах. «Я сказала ему: “Дела очень плохи, она вот-вот уйдет от нас”. Тогда Лулу сказал мне: “Мы приедем во второй половине дня”. Возможно, он думал, что еще застанет ее живой. Но без четверти час мы увидели, что все кончено. Это было как вздох. Она не металась, не ощущала боли. Она ушла, словно заснула»[157]. Прежде чем потерять сознание, Эдит выразила желание умереть в Париже. Чтобы исполнить последнюю волю жены, Тео тайно перевез тело усопшей в ее дом на бульваре Ланн. Эдит доставили в Париж утром 11 октября, отсюда путаница в датах: Пиаф была официально объявлена мертвой именно в этот день. Несколькими часами позже 11 октября скончался поэт Жан Кокто. Он умер на следующий день после ухода Пиаф, а не в один день с ней, как часто утверждают биографы.
Пока совсем обезумевший Тео Сарапо пытался справиться с навалившимся на него горем[158], тысячи парижан посетили особняк на бульваре Ланн, чтобы проститься с Пиаф. Квартира была буквально оккупирована «хищниками», лжедрузьями, которые присваивали себе самые разные вещи, принадлежавшие певице.
14 октября сорок тысяч человек пришли на кладбище Пер-Лашез на похороны звезды. И если многие явились сюда, чтобы отдать последнюю дань той, кто более четверти века волновал их сердца, то отдельные индивидуумы надеялись насладиться тягостным зрелищем. Привлеченное огромным количеством знаменитостей, человеческое море хлынуло на кладбище, топча могилы, опрокидывая надгробные памятники, чтобы получше рассмотреть великих деятелей культуры. Толпа сметала заградительные барьеры, шла по цветам, не обращая внимания на потерявших равновесие и упавших на землю женщин.
