А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова
С ковригой хлеба и бутылкой вина в руках шел я с ними около четверти часа. Я уже начал подумывать о том, как избавиться от нежелательных проводников. Это можно было сделать только насилием, – у меня был в кармане заряженный револьвер, который я и хотел для этой цели использовать. Доносящиеся до моего слуха людские голоса мне в этом помешали. Прежде всего, неуверенность, что таким способом мне удастся бежать, а во-вторых, опасение, что выстрелы могут привлечь военные дозоры, проходящие в лесу, которые в начавшейся погоне могли бы поймать и генерала Корнилова, заставили меня спокойно без сопротивления пойти дальше. В конце концов, что со мною может случиться, ведь меня здесь никто не знает, и если я прикинусь «дурачком», то от меня они ничего не добьются и в худшем случае меня запрут до выяснения моей личности. А случай к побегу всегда найдется… Так я предполагал. Как жестоко я ошибался, мне показал следующий день.
Уличен
После нашего прихода в жандармское управление в Барло, куда мы дошли к одиннадцати часам, первым долгом меня обыскали, и я еще и сегодня представляю себе удивленные лица моих проводников, когда из моего кармана вытащили заряженный револьвер. Безусловно, в этот момент они считали меня за самого большого дурака на земле. Кроме револьвера, отобрали у меня и остальные вещи, как например: кошелек с деньгами Корнилова, карманный фонарь, нож, подделанное удостоверение и вообще все, что было при мне. Протокол не составляли, потому что из присутствующих трех жандармов меня никто не понимал. Все они были мадьяры, не говорящие ни слова по-немецки. Будучи арестованным, я имел достаточно времени, чтобы поразмыслить о своей судьбе. Я вспоминал о Корнилове и был больше чем убежден, что он видел все случившееся со мною и вовремя скрылся. Что в это время он был вне опасности на румынской границе, я не предполагал и был озабочен его дальнейшей судьбой. Со страхом я ожидал – скоро ли он, привезенный тоже, станет предо мною. По поведению жандармов я заключал, что они о нем не имеют и представления и меня принимают скорей всего за неприятельского шпиона, чем за кого-либо другого. Около двух часов пополудни в сопровождении двух жандармов мне пришлось совершить поездку по узкоколейке, по которой переправлялся лесной материал, и каждую минуту я ожидал, что вследствие быстрой езды мы все вместе сломаем себе шеи. Но потом я убедился, что для них это привычное дело. Вагонеткой, которая под уклон с нами просто летела, они так ловко управляли, что на поворотах и изгибах, где просто кружилась голова, они умели ее шутя остановить куском дерева на самом разбеге. После сумасшедшей езды, продолжавшейся более двух часов, мы приехали в Карансебеш, откуда, как известно, мы с генералом Корниловым отправились пешком. Было уже более четырех часов, когда меня передали военным властям, которые составили протокол.
И после того, как мною был подписан протокол, где я назывался Иштваном Нэметом, военным полицейским из Кессега, разыскивающим бежавших пленных, меня посадили под арест в одиночку.
Когда меня приблизительно через полчаса снова привели в канцелярию, где составлялся протокол, здесь уже было много офицеров, и я увидел на столе разобранный фонарь и разорванный кошелек. Их испытывающие устремленные на меня взоры не предвещали ничего доброго. Мне было приказано раздеться, после чего моя одежда была тщательно просмотрена и подкладка вырвана. Я чувствовал катастрофу, но еще не уяснял создавшегося положения.
Лишь после того, как офицер, просматривавший мои вещи, задал мне вопрос, где находится генерал Корнилов, я понял, что мое положение весьма незавидное. Я не мог уяснить, каким образом они узнали о нашем деле. Только когда офицер объяснил мне, что при просмотре моих вещей он нашел в моем электрическом фонаре листок красной бумаги, которой была обмотана батарея, этот листок был сопроводительный документ генерала Корнилова, выданный ему по взятии его в плен, для меня все стало понятным… Теперь я точно знал, что было найдено забытое мною письмо, обнаружившее наш побег, и благодаря этому были приняты меры для нашей поимки. Этот листок обратил внимание офицера, просматривавшего вещи, на имя генерала Корнилова, он посмотрел на телеграмму, посланную вслед за нами, и сразу все сообразил. Он легко распознал во мне проводника генерала Корнилова и старался всякими способами: то обещанием большой награды, потом угрозой моментальным расстрелом – выудить признание о местопребывании генерала Корнилова.
Погоня за генералом Корниловым
Не зная, что генерал Корнилов в безопасности, и желая навести на неправильный путь, я утверждал, что мы, видя невозможность перехода границы в этих местах, решились на обратный путь в Карансебеш, оттуда поездом до Оршавы, и там хотели попытаться перейти. По дороге потеряли друг друга из вида, и больше нам не удалось встретиться.
Потеряв надежду сойтись с Корниловым, я решил сам возвратиться к этим границам и попробовать самому их перейти. Будучи голодным, я вошел в кантину, где меня задержали. Казалось, что моему рассказу поверили, потому что сразу был поднят на ноги весь гарнизон, уведомлены все окрестные жандармские пункты и на машинках написаны летучки, обещающие десять тысяч крон вознаграждения за поимку генерала Корнилова. Они взяли полицейских собак, а меня со скованными руками и ногой, цепь от которой в руках держал жандарм, усадили в автомобиль, чтобы я показывал направление, по которому мы шли с ген[ералом] Корниловым до того места, пока не разошлись.
Я опасался навести их на правильный путь. Блужданием но лесу и холмам я хотел улучить удобное время к побегу. Меня быстро раскусили и после трехдневного путешествия по лесу отправили обратно, где за труды я был награжден побоями. Было видно, что все поиски ген[ерала] Корнилова напрасны, и это укрепило мое предположение, что ему удалось бежать. Это предположение давало мне возможность подумать и о себе, каким образом выбраться из этого весьма незавидного положения. После долгих рассуждений я пришел к выводу, что пока ничего нельзя предпринимать и что лучше всего выждать и беречь пилюли, спрятанные в ушах.
В тюрьму
На пятый день после ареста меня отправили в братиславскую тюрьму, где меня уже ожидал толстый тюремщик, заместитель военного прокурора и другие чиновники, которые единодушно соглашались, что за свой поступок я буду «повышен» и показывали это движением рук от шеи вверх. Для меня это не было новостью, так как я к этому был приготовлен. Я больше был заинтересован тем, где буду заключен в тюрьму и какие там будут условия к побегу.
