Владимир Теляковский - Воспоминания
Одни находили необходимыми коренные реформы и говорили, что настала пора крупных перемен в драматическом театре, ибо все в нем устарело: и репертуар, и способ постановок, и сама игра -- все это не соответствует современным запросам и интересам.
Другие, наоборот, с негодованием отзывались о появляющихся новаторах и призывали к усиленной борьбе с разными совершенно не театральными шарлатанами, за последнее время начавшими наводнять сцену. И говорили это не только про драму, говорили и про оперу, и про балет, и даже в цирке стали заниматься не только лошадьми, свиньями и петухами, а еще и феериями.
В Москве, этом передовом городе по части искусств и театров, за последнее время уже нарождался класс прогрессивного купечества. В первопрестольной отлично уживались новаторы К. Станиславский и С. Мамонтов -- с Омоном и Лентовским, и разные камерные театры и студии исканий -- с расстегаями, новейшими европейскими гостиницами и Большим Московским и Тестовским трактирами с машинами. По правде сказать, и я был немножко отравлен, пробыв в Москве три года, и театром Станиславского, и оперой Мамонтова, то есть театрами любителей новизны. Малый же театр к этим новым влияниям отнесся просто. Он вставил еще третью зимнюю раму в окно, дверь запер на прочный замок, сел, как на востоке называют, "в бест" и решил сторожить десятками лет накопленные художественные ценности: там, мол, видно будет, кто прав,-- ввести новое успеем. Мамонтовская опера скоро закрылась, лучшие ее силы перекочевали в Большой театр. Театр же Станиславского не только не закрылся, но стал приобретать все больше и больше почитателей.
Этот смелый театр не только давал одну за другой новые и интересные постановки, придерживаясь в выборе произведений строго литературного и художественного вкуса, но заговорил и о школе драматического искусства -- монополии, издавна принадлежавшей казенным театрам. Шутка сказать, кто были главными преподавателями на драматических курсах театральных училищ в Петербурге и Москве? Самые выдающиеся в то время и уже бесспорно всеми признанные, исключительно талантливые и в высокой степени авторитетные артисты: в Петербурге-- В. Н. Давыдов, а в Москве -- А. П. Ленский. Это уже бесспорно авторитеты, и авторитеты крупные, со славным прошлым и настоящим. Этого никто отрицать не мог, как никто не отрицал авторитета в балете М. И. Петипа, а в опере Э. Ф. Направника. Все это были авторитеты, с которыми мне как директору театров пришлось начать работу и к мнению которых надлежало прислушиваться. Надо сознаться, что я далеко не всегда встречал сочувствие у моих авторитетных советчиков. Когда я говорил, что в театре хорошо и достойно, но скучно, мне отвечали:
-- Как скучно, когда до вас было весело? Чего вам недостает? Возобновите "Орлеанскую деву" Шиллера, "Кориолана" Шекспира, "Руслана и Людмилу" Глинки, наконец, "Фиделио" Бетховена или балеты "Весталку", "Зорайю" или "Царя Кандавла" -- и будет весело. Ведь это же образцовые, испытанные произведения.
Многое я слушал, многое пробовал. Однако "червь сомнения" не унимался, ибо скука, этот неумолимый бич всякого театра, оставалась, и я, нет-нет, да и забегал в театр Станиславского, дружил и с ним и с В. И. Немировичем и много с ними говорил о театрах вообще и о драматическом в особенности. Договаривался я даже до приглашения Станиславского преподавателем в школу, чем смертельно напугал Малый театр. [64]
К слову сказать, Александрийский театр мне показался с самого начала не таким пугливым. Мой коллега по власти, директор М. Г. Савина, как я уже говорил, главным образом интересовалась своим репертуаром и своими ролями, и дай ей "Пустоцвет" разыграть, ее можно было уговорить играть и Ибсена. В. Н. Давыдов относился ко всем реформам довольно добродушно, лишь бы только его не заставляли ломаться по системе новаторов. Милейший К. А. Варламов был крайне добродушен и придерживался пословицы: "Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало". Он охотно играл и Шекспира в чьей угодно постановке, и "Льва Гурыча Синичкина" в своей собственной постановке и всегда был изумительно талантлив и всегда был Варламовым: его никто, ни даже Мейерхольд, не мог бы переделать. Он был плотно скроен, и сам Мейерхольд говорил, ставя "Дон Жуана" в Александрийском театре:
-- Надо Варламова предоставить самому себе; он сделает по-своему, но хорошо, нечего беспокоиться.
Кроме того, в труппе Александрийского театра не только талантливая молодежь, но и артисты зрелого возраста были не прочь попробовать и новое.
И вот начался ряд приглашений новых режиссеров: М. Дарского, управляющего драматическим театром в Ярославле, где постановки его я сам видел; Озаровского, [65] не без смелости выступавшего на драматических курсах против своего учителя В. Н. Давыдова и много читавшего по драматическому искусству, но часто применявшего не то, что надо; затем Санина из самого Художественного театра, много там поработавшего; [66] далее провинциального талантливого артиста Петровского, [67] Загарова [68] и Лаврентьева [69] из Художественного театра, Н. Петрова, [70] Ракитина [71] и бывшего артиста Александрийского театра Долинова. [72] Этого последнего рекомендовала сама Савина, проникнувшись идеями новаторства!!! Она в труппе Долинова гастролировала в Одессе и была особенно к нему расположена, так что одно время его даже называли "флигель-адъютантом" несравненной М. Г. Савиной. Возвратившись из Одессы, она рекомендовала мне его как новатора. Конечно, никаким новатором он не был, а был просто довольно опытным провинциальным режиссером.
Вообще все эти режиссеры, ,в сущности, мало подходили под тип настоящих новаторов, но все же это были режиссеры образованные и не похожие на прежних. Более других новатором был Н. Петров, про которого М. Г. Савина, увидав его в первый раз на сцене, спросила:
Что это за мальчики у нас по сцене теперь ходят? Встречают меня, протягивают руку и говорят: здравствуйте! Это все из анонимного бельгийского общества? Да сколько же их, наконец, тут развелось? [73]
Все эти режиссеры, несомненно, принесли Александрийскому театру большую или меньшую пользу и дали ряд недурных, интересных постановок, хорошо обдуманных и тщательно срепетованных. С ними можно было обсуждать современное положение драматического театра, говорить о репертуаре и спорить о новых веяниях и запросах; и если не всегда им все удавалось, то все же в театре бывало нескучно. Чего-то искали, и всякая новая постановка возбуждала новый интерес.
Когда Мейерхольд ушел от Комиссаржевской, я набрался храбрости и, на этот раз ни с кем не посоветовавшись, сразу его пригласил. Произошел в театре некоторый переполох. Тут уже не на шутку некоторые из артистов, публики и прессы стали опасаться за устои Александрийского театра, стали меня спрашивать:
