Александр Костин - Сталин против партии. Разгадка гибели вождя
И вот к окончанию войны Белоруссия территориально и по населению сокращается за счет отхода ряда районов и г. Полоцка к РСФСР. Мне кажется, что это не будет народом понято и многих обидит. Тем более что это будет ассоциироваться с тем, что на западе Белостокская область и часть Беловежской Пущи, как известно, могут отойти к Польше. Кроме того, ведь накануне войны некоторые районы, находившиеся в составе БССР с основания республики, по бесспорным соображениям переданы Советской Литве. Поэтому, мне кажется, не следует образовывающуюся Полоцкую область передавать в состав Российской Федерации, хотя сама Полоцкая область от этого ничего не потеряла бы».
Сталин нахмурился, наступила тягостная пауза, все молчали и ожидали его решения. Наконец он поднялся, медленно прошел туда и обратно вдоль стола, потом остановился и сказал: «Хорошо, покончим с этим вопросом. Полоцкую область надо образовать, но в составе Белоруссии. Народ хороший и обижать его, действительно, не следует».
После этого заговорили все. И могло показаться, что по данному вопросу все думали точно так же. Один Маленков, главный инициатор проекта, был расстроен и мрачен, хотя все высказанные мною соображения, я еще подробнее изложил ему перед заседанием. Плохо скрывал свою досаду и Хрущев»[97].
Позже, когда П.К. Пономаренко был переведен в Москву, где его избрали секретарем ЦК, у него были столкновения не только с Хрущевым, но и с другими руководителями страны. В них проявились принципиально разные подходы к решению сложнейших вопросов дальнейшего развития страны. Так, за полгода до своей смерти Сталин дал оценку запискам различных руководителей по вопросу о развитии зернового хозяйства.
Сталин сказал: «Вот вы, товарищ Хрущев, считаетесь у нас самым главным специалистом по сельскому хозяйству, а за все время не поставили ни одного дельного вопроса. А вот Пономаренко, который не считает себя таким крупным специалистом, как вы в этом деле, изложил свои соображения по зерновому балансу страны, который очень важен и в котором нам следует разобраться и решить. Поэтому, оставляя Пономаренко секретарем ЦК, я предлагаю сделать его моим заместителем по Совмину, советником по сельскому хозяйству, членом коллегии…» Как Сталин решил, так и сделал; естественно, эта история наших с Хрущевым отношений не улучшила». Однако Сталин, наблюдая за этим конфликтом, нарастающим отнюдь не по вине Пономаренко, постарался успокоить его, сказав как-то: «Не обижайтесь на Хрущева товарищ Пономаренко. Активный, энергичный, инициативный работник. Но чувствует свой низкий потолок и завидует тем, у кого он выше! Вам ещё не раз придется с этим столкнуться. Привыкайте работать с людьми, даже если они из совсем другой породы. Что делать, таких, как вы, у нас не очень-то много»[98].
Пономаренко называли «антиподом Хрущева», и в таком сравнении было немало резона. В отличие от невежественного, малограмотного «Микиты» он принадлежал к интеллектуальному крылу руководства партии. «Крыло» было довольно узким. В него входил А. Жданов, второй человек в государстве в первые послевоенные годы, а также М. Суслов, Д. Шепи-лов и, в определенной мере, П. Поспелов. Последнего, правда, Сталин недолюбливал, считал человеком ограниченным и не очень разбирающимся в марксистской теории. В чем, кстати, не ошибся — Поспелов впоследствии сыграл активную роль в подготовке антисталинского выступления Хрущева на XX съезде партии, выступления, полностью разрывавшего с марксистско-ленинским подходом.
Пономаренко был высокообразованным и эрудированным человеком, много знал, много читал, собрал у себя одну из лучших библиотек в стране. Среди практически безграмотных соратников Сталина (высшее образование кроме Г.М. Маленкова никто из них не имел) П.К. Пономаренко выглядел «белой вороной», то есть он был не «их круга». Так, Л.М. Каганович откровенно признался: «Жаль, что ты не в нашей группе», но не стал уточнять в какой. Работать в такой обстановке было весьма неуютно, вспоминал Пономаренко: «…постоянно чувствовал какую-то натянутость и скованность по отношению ко мне членов Политбюро, какое-то скрытое недоброжелательство. И если Маленков, который хорошо ладил со всеми, держался, как говорится, в рамках приличий, то другие близкие к Сталину люди вели себя не так сдержанно.
Помню, когда я заходил в кабинет к Молотову, тот быстро переворачивал лежащие на столе бумаги лицевой стороной вниз. Как будто боялся, что я что-нибудь увижу. Не выдержал я и сказал как-то, что если он мне не доверяет, пусть скажет прямо, заходить к нему просто не буду. Он промолчал, перестал перекладывать бумаги, но своей манеры вести со мной разговор сухо и официально не изменил.
Не очень-то стремились к сближению и другие члены руководства. Я понял, что лучше не обращаться к ним за советом или помощью и поддерживал чисто официальные, служебные отношения. Работы было много, начиналась она с утра, а затягивалась до глубокой ночи, захватывая иногда даже утренние часы. Так что на обиды времени не хватало. Не стал уточнять у Кагановича, в какой группе стоило бы мне находиться и что должен сделать, чтобы стать «своим». Не понимал я всего этого и просто работал. Внимания на то, кто с кем, и кто против кого не обращал»[99].
Зато Хрущев, утвержденный секретарем ЦК партии несколько позже и переведенный в Москву чтобы возглавить ее партийную организацию, хорошо понимал закулисную расстановку сил и использовал это для укрепления своих позиций. Он уже не проявлял грубость по отношению к Пономаренко, напротив, внешне был приветлив и доброжелателен. Как-никак, секретарь ЦК, пользуется особой симпатией
Сталина. Но камень за пазухой против «белорусского выскочки» все время держал. Дожидаясь момента, когда его можно было пустить в ход.
Итак, Хрущев, а также Берия и Маленков вряд ли могли сработаться с Пономаренко после его назначения на пост Председателя Совета Министров. Имелись основания и у Булганина быть недовольным выдвижением Пономаренко. По воспоминаниям Акакия Мгеладзе, Первого секретаря компартии Грузии, И.В. Сталин, выступая на Октябрьском (1952 г.) Пленуме ЦК КПСС и говоря о своем желании уйти в отставку, якобы сказал, что «есть, кому его заменить, например, Председателем Совета Министров можно было бы назначить Н.А. Булганина». Таким образом, назначение Пономаренко, который до октября 1952 года не был даже членом Политбюро, было бы неожиданным и неприятным сюрпризом для Н.А. Булганина, который с апреля 1951 года был единственным первым заместителем Сталина в Совете Министров, для Л.П. Берии и Г.М. Маленкова, которые были членами Политбюро с марта 1946 года, а в 1941–1945 годах были членами всевластного Государственного комитета обороны СССР, для Н.С. Хрущева, который с марта 1939 года был членом Политбюро. При этом Пономаренко, занимая высший пост исполнительной власти, опирался бы на поддержку всесильного Сталина. А если бы Пономаренко преуспел в своей деятельности, то шансы стать наследниками Сталина у Маленкова и других сводились бы к нулю.
