Александр ХАРЬКОВСКИЙ - ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР
Мы еще мало знаем о деятельности Ерошенко в Пекине – неизвестны даже темы его лекций по литературе (не мог же он больше года читать лишь об Андрееве да еще об Арцыбашеве). О чем разговаривал он со студентами, что рассказывал им?
Кое-какие сведения отыскать все же удалось, в частности по публикациям советских авторов, очевидцев событий того времени.
С. Третьяков, ссылаясь на одного из слушателей лекций Ерошенко, в своей книге отмечает: "Мы бросаемся на лекцию эсперанто, всемирного языка, делающего людей братьями… Но пекинская полиция держится других мнений. Офицер, находящийся в зале, спрашивает: "Вы что тут пропагандируете?"
Студенты переглядываются и улыбаются.
– Мы не пропагандируем – мы изучаем язык, понятный всем народам. Прислушайтесь, господин офицер, и примите участие в наших занятиях.
– Язык, понятный всем народам? – бурчит офицер и прислушивается, убежденный, что понятное всем наро-дам тем более должно быть понятно полицейскому чиновнику… Запахи наших политических занятий беспокоят полицейские носы".
Мы знаем, что Ерошенко был человеком разносторонних интересов, глубоко интересовался физикой и математикой и позднее, уже на родине, преподавал эти предметы в Понетаевской школе слепых. М. Я. Безуглова отмечает в своих воспоминаниях, что ее муж, заведующий кафедрой философии, поражался эрудиции ее брата в философских вопросах.
Музыкант, литератор, педагог, Ерошенко, как говорилось, был еще и одаренным лингвистом, знатоком многих языков. Изучение языков для него было не самоцелью, а средством, открывающим путь к культуре народа. Хорошо знакомый с иероглификой, он призывал к реформе китайской письменности, из-за сложности которой, как отмечал Лу Синь, большинство китайцев оставались неграмотными.
Китайский лингвист Ли Цзинь-си вспоминает выступление Ерошенко в Женском
педагогическом институте, русский писатель назвал "Миссия интеллектуалов". "Почему в стране с четырехсотмиллионным населением лишь незначительное меньшинство любит литературу? – спрашивал Ерошенко и продолжал: – Это удручающее обстоятельство легко объяснимо. Люди физического труда не имеют свободного времени для учения. Тем более у них нет времени на то, чтобы тратить бесполезные усилия на изучение сложной иероглифической письменности… Во всем мире нет другой такой национальной литературы, какой, к несчастью, является китайская, которая была бы полностью отделена от народных масс.
Сегодня нельзя сказать, что простые рабочие не испытывают интереса к литературе, – возможно, они ею как раз очень интересуются; но если не любят ее, то исключительно потому, что целый день вынуждены работать и у них нет времени и надежды на то, чтобы одолеть трудности, связанные с иероглифическим письмом.
Из-за того, что в Китае существует преграда в виде подобной письменности, ваша интеллигенция отделена не только от простого люда Европы и Америки, но и от своего собственного народа. Преграда эта прочнее древней Великой китайской стены и таит в себе значительно большую опасность, нежели феодальная дикость".
Мнение Ерошенко об усовершенствовании китайской письменности совпадало со взглядами Лу Синя, который был одним из активных борцов за реформу литературного языка.
Выступление Ерошенко за доступность языка для всех не было для него случайным: в Китае, так же как в Бирме, а потом – на Чукотке и в Туркмении, он ратовал за то, чтобы простые люди (а в их числе и слепые) в совершенстве овладели родным языком – умели и читать, и писать (он сам создал брайлевский алфавит для туркмен).
Но вместе с тем писатель предупреждал, что это лишь начало – нужно изучать и те языки, на которых говорят в других странах. Вот почему он пропагандировал в Бирме английский язык, преподавал его в Москве и в Кушке и всюду, где только мог, обучал людей эсперанто.
(10) Лу Синь преподавал эсперанто в Пекинском университете и Женском педагогическом институте с декабря 1923 г., т. е. уже после отъезда Ерошенко из Китая.
(11) Русская секция при Пекинском университет была создана в 1920 г. Однако из-за языковых трудностей (в китайских школах русский язык не изучали и студентам приходилось осваивать одно-временно и литературу и язык) число слушателей колебалось от 15 до 50 человек.
(12) Лекция "Женский вопрос в новейшей русской литературе" впервые была прочитана В. Ерошенко перед студентками женского пединститута в японском городе Мито. Четыре статьи об Андрееве, по свидетельству советского китаеведа М. Е. Шнейдера, были про-диктованы Ерошенко на эсперанто и опубликованы в приложениях к китайским газетам "Миньбао", "Цзюэу" и "Чэньбао фуцзюань" в 1923 – 1924 гг.
(13) Оценивая отношение Лу Синя к некоторым рассказам Л. Андреева, В. Петров писал: "Лу Синю импонировал протест Андреева против равнодушия к человеческой личности… тем не ме-нее он никогда не закрывал глаза на слабые стороны его дарования" (В. Петров. Лу Синь. Очерк жизни и творчества. М., 1960, с. 336).
"Утиная комедия"
Несмотря на активное участие в общественной жизни страны, Ерошенко в Пекине было грустно и одиноко. Он стремился домой и, как заметил Лу Синь, постоянно тосковал по Советской России. К тому же слепой изгнанник все время с симпатией вспоминал Японию. По сравнению с Японией Китай казался ему бесплодной пустыней.
Однажды Чжоу Цзо-жэнь спросил гостя:
– Если представится возможность, поедете ли вы снова в Японию?
– Мне хотелось бы этого, только ведь такое никогда не случится, – грустно ответил Ерошенко.
Чжоу Цзо-жэнь обратился за советом к Лу Синю:
– Ты понимаешь, отчего Эро-сан всегда такой печальный? Мне кажется, он просто не может найти общий язык со своими студентами. Но что мы можем поделать?
– Дело не только в этом, – ответил Лу Синь. – Эро-сан оказался здесь без дела, близкого его сердцу, которое захватило бы его целиком. У нас ведь нет организованного социалистического движения, как в Японии… Я вообще не знаю, брат, сможем ли мы чем-то помочь нашему печальному гостю.
Вот таким, грустным и тоскующим, изобразил Лу Синь своего русского друга в новелле "Утиная комедия".
Однажды, вспоминал автор новеллы, он вошел в комнату к Ерошенко. Гость рассказал ему о своем путешествии в Бирму и пожаловался:
" – Как тихо, как тихо, точно в пустыне!.. В Пекине даже лягушки не квакают…
– Нет, квакают! – ответил Лу Синь. – Летом, после больших дождей, здесь можно услышать кваканье лягушек. Они водятся в каждой канаве, а канав в Пекине много.
– Вот как! – удивился Ерошенко".
Ерошенко купил головастиков и пустил их резвиться в пруду посреди двора.
Вскоре после этого ребята сказали ему, что у "лягушкиных сыновей" выросли лапки.
