Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган
В окружении романистки был человек, необыкновенную живость которого невозможно было не заметить: это Альбер Дебарж, помощник генерального директора в фармацевтической индустрии, вдохновитель тропезианской дольче виты. Восстав против своей ветреной жены и семьи, Альбер Дебарж оставил разгульную жизнь лишь в возрасте, когда остепеняются плейбои. По случаю его свадьбы с молодой двадцатичетырехлетней женщиной в Сен-Тропе был устроен грандиозный праздник с сотней приглашенных, прибывших на двух специально зафрахтованных «каравеллах» и в добавочном вагоне «Тран блё».
В течение двух дней «весь Париж» праздновал в Сен-Тропе эту свадьбу. Гвардейцы на белых лошадях, девушки в форме барабанщиц, фанфары. В «Епи-пляж», на краю пляжа в Пампелоне, Дебарж устроил шведский стол. «Епи-клуб», который он открыл наряду с заведением на Монпарнасе, соперничал с «Нью джимми’с» Регины и «Клоб принцес» Жана Кастеля. Бывший фармацевтический король короновал себя в эту ночь императорской короной, чтобы избавиться от своих давних психозов и жить воображением. Но, желая таким образом забыть свое прошлое, он ожесточился, и ему понадобились жертвы. Из-за него умерло несколько девушек.
Кроме своей жены Жозианы токсикоман Альбер Дебарж увлек за собой в пропасть несколько юных созданий, которые имели несчастье с ним познакомиться через мадам Клод в Кажарке. «Я очень злилась на него, — говорит она, — за то, что он посадил на иглу одну из моих приятельниц, Франсуазу Жанмэр, которая потом лечилась в Швейцарии».
«Она выглядела очень жалкой, когда я ее в первый раз увидела, — рассказывает Франсуаза Саган. — Я ее привела к себе, и она осталась у меня на восемь лет. Это называется право на убежище. Здоровая красивая девушка в детстве пережила настоящий ад из-за этого человека».
Светская полиция занялась этим делом, когда маленькую подругу Франсуазы нашли умершей от передозировки в туалете «Альказара», кабаре на левом берегу.
«Утром сотрудники полиции обыскали квартиру, а потом ко мне на улицу Гийемэ прибыл комиссар Ле Тайантер, — говорит Франсуаза Саган. — Сначала я была вне себя, но после полудня, часа в три, он приехал меня допрашивать. Я успокоилась, глядя на этого величественного человека, похожего на актера Грегори Пека».
«Мы осушили бутылку виски», — рассказывает бывший шеф отдела светской полиции и отдела по борьбе с бандитизмом.
Сыщик[332] и романистка быстро сошлись во мнениях относительно необходимости борьбы с наркотиками, употребление которых во Франции приобретало масштабы бедствия. «Франсуаза была крайне возмущена Дебаржем, который чувствовал себя абсолютно безнаказанным, — объясняет Роже Ле Тайантер. — Я выслушал ее брата и записал показания Франсуазы Жанмэр, которая в свои двадцать пять лет выглядела ужасно. В конце концов мне удалось его припереть, выяснив у его жены, что он посылал в Амстердам за дозами ЛСД и таблетками медатона, производного от героина».
Дело Дебаржа закончится самым драматическим образом. После трех месяцев, проведенных в тюрьме, 23 ноября 1972 года Альбер Дебарж покончил с собой в своей квартире на бульваре Фландрин. Спустя восемь лет наложила на себя руки с виду казавшаяся выздоровевшей Франсуаза Жанмэр. Во время отдыха в Барбаде молодая женщина вошла в воду и поплыла в открытое море; она плыла, пока силы ее не покинули. «Я была ее соседкой по пляжу, — говорит Айо. — Я занимала дом актрисы Клодетт Кольбэр, и она жила одна на вилле у одного из своих друзей. Я считала, что она спаслась. Я и подумать не могла, что она была на грани самоубийства».
Вернувшись в Париж, она сообщила о происшедшем
Франсуазе Саган. Ее поглотил Атлантический океан, как тетку романистки Мадлен, художницу, которая, быть может, выпрыгнула за борт пакетбота, плывшего во Францию. Андреа, жиголо из «Женщины в гриме»[333] прыгнул за борт «Нарцисса»: «Одиночество уходило, а на его место приходило осознание бесполезности собственной жизни, отсутствие жизненных сил, способности к сопротивлению, реализма оценок, прилив исступленного, ребяческого желания быть любимым, и все вдруг показалось ему слишком трудным, слишком тяжким…»
Но когда он перешагнул борт, «что-то холодное, тонкое стегнуло его, обвилось вокруг туловища, прежде чем сомкнуться на шее. Нечто вроде троса, от которого, как успел подумать Андреа за тысячную долю секунды, он сейчас освободится. И Андреа умер, думая, что спасся». Это значило приписать смерти благосклонность к отчаявшемуся. Горькая констатация романистки, которая пережила самоубийства многих близких людей. В этом траурном списке композитор Мишель Магн, журналист Жан Марвье и фотограф Филипп Шарпентье.
Правдивая ложь
«Писать роман — значит лгать… я люблю лгать. Я всегда лгала». Франсуаза Саган научилась обманывать мир, чтобы избежать чересчур сложных жизненных ситуаций. Она играла комедию, как персонажи, которых она выводила на сцену в своих романах и пьесах. Требовательная, желающая получить все и сразу, она проявляет стремление к власти над людьми и обстоятельствами, свойственное гордым натурам. Для нее ложь — это способ скрыться от реальности, где царит тоска или, того хуже, безысходность. В этих условиях лучше беспардонно лгать, рискуя обидеть собеседника, если трюк слишком груб.
Однажды Франсуаза Саган не раздумывая телеграфировала Мари-Элен де Ротшильд, которая в 1971 году пригласила ее в Ферьер на «Бал Пруста», посвященный столетию писателя: «Затруднения. Двусторонняя пневмония». Мари-Элен позвонила своей подруге: «Ты мне лжешь. С какой стати двусторонняя пневмония?» — «Я не знаю. Мне это показалось наиболее правдоподобным», — сконфуженно пробормотала уличенная в очевидной лжи Франсуаза. Как написал муж[334] Мари-Элен, баронесса Ротшильд «…любит праздник ради праздника, эту паузу, которая возникает во времени как вздох, как улыбка жизни».
В этом она сходится с романисткой, которая придала горячей поспешности своего жизненного ритма фицджеральдовские оттенки. Это может быть костюмированный бал в великолепном венецианском дворце, дружеское застолье («Мы все друг другу близки, — говорит Жак Шазо. — Это значит, что мы знаем, кто с кем идет спать»), отношения в традициях Скотта и Зельды Фицджеральд. Вот как Франсуаза их представляет:
«Примерно 1925 год, около семи утра, бутылка “Дом Периньон” лежит наготове на сиденье фиакра между Скоттом Фицджеральдом, одним из лучших американских писателей своей эпохи, и его женой, красавицей Зельдой, возвращающимися в “Ритц”. Впрочем, это неправдоподобно, ведь в действительности, я думаю, она не любила ни больших отелей, ни марочных вин, ни великой любви. Тем не менее этим прелестным утром они были, конечно, оба молоды, богаты, красивы и веселы»[335].
