Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
«Сложа весла» – стихотворение из цикла «Развлечения любимой» «Сестры моей – жизни» было подробно разобрано Н. О. Нильсоном в докладе на парижском конгрессе, посвященном Пастернаку, в 1975 году. За докладом последовало обсуждение, в ходе которого ряд ценных замечаний о содержании и форме стихотворения был высказан Е. Эткиндом, А. Синявским и др. Так, в дискуссии было указано на возможную связь упоминающейся в «Сложа весла» песни («этим ведь в песне тешатся все») с народной песней «Мы на лодочке катались…» и предложено прочесть Геракла в последней строфе («обнять небосвод, / Руки сплести вкруг Геракла громадного…») как созвездие Геракла.
Нильсон, проанализировав стихотворение в сопоставлении с текстами А. Фета и К. Бальмонта, посвященными любовным свиданиям в лодке, делает вывод о том, что Пастернак отталкивается от традиции: любовная пара в лодке описана им лишь в первой строфе, далее через утверждение, что «это» (в смысле «любовь») может «случиться со всяким», он отношение двоих отодвигает на второй план, а описывает охваченные страстью природу, вселенную, влюбленные становятся лишь одной из частей свидетельства о силе страсти. В заключение статьи Нильсон подчеркивает, что «Сложа весла» «содержит новую концепцию любви. В ней выступают новые отношения между человеком, жизнью и вселенной». На основании этого положения попробуем предложить несколько отличное от предшествующих прочтение стихотворения.
Итак, в 1-й строфе описаны сердцебиение, уподобленное колеблющейся на воде лодке, и свисающие ветки ив, соприкасающиеся с частями лодки и человеческого тела; уподобленность лодки и человека задана до этого уже заглавием – фразеологизм «сложа руки» применен к веслам.
Дальше, после прерывающего повествовательную конструкцию обращения «о, погоди» (скорее всего к самому себе) появляются два утверждения: «Это ведь может со всяким случиться!» и «Этим ведь в песне тешатся все». Естественно, возникает вопрос: что скрывается за указательным местоимением «это»? Читатели поэмы Маяковского «Про это», написанной после пастернаковских стихов, склоняются к тому, что речь идет о любви, однако внимательный анализ стихотворения позволяет несколько сузить это чрезмерно широкое объяснение.
Прежде всего обратим внимание, что в стихотворении ни разу не идет речи ни о «ней», ни о «двоих». Кроме того, предположению о том, что в тексте присутствует описание катания в лодке (как, например, в стихотворении «Ты так играла эту роль…»), противоречит не только заглавие, но и 6–7-я строки. «Пепел сиреневый» и «Роскошь крошеной ромашки в росе» – очевидно, находятся не в воде, а на берегу. Наконец, упоминаемая «крошеная ромашка» может быть связана с Гаданием на ромашке «любит – не любит» и т. д. Все это в совокупности дает возможность предположить, что речь идет не столько о свидании, сколько об ожидании свидания, причем ожидании настолько затянувшемся, что грудь становится «сонной» (может быть, успокоение сердцебиения можно связать и с происходящей сменой типа рифмовки – на место чередованию МЖМЖ приходит МДМД). Если принять, что речь идет об ожидании свидания, то и в упоминаемой песне, вероятно, можно увидеть не столько «Мы на лодочке катались», сколько «Коробейники», где герой ждет возлюбленную, а когда она приходит, с нею «торгуется», предлагая «ситец и парчу» в обмен на «губки алые». Однако пастернаковский герой предлагает, наоборот, «губы и губы» в обмен на звезды, то есть ищет не поцелуев, а контакта со звездами, стремится «обнять небосвод», «руки сплести вкруг» созвездия Геракла.
На основании всех выдвинутых предположений возможно дать следующее прочтение стихотворения: герой на берегу рядом со стоящей лодкой ждет прихода возлюбленной, в ожидании ощипывает лепестки с ромашек. Постепенно ожидание возлюбленной теряет для него свое значение, и все его мысли и чувства устремляются к звездам, небосводу, щелканью птиц, он забывает о конкретном времени («века напролет»).
Из суеверья
Коробка с красным померанцем —
Моя каморка.
О, не об номера ж мараться
По гроб, до морга!
Я поселился здесь вторично
Из суеверья.
Обоев цвет, как дуб, коричнев
И – пенье двери.
Из рук не выпускал защелки.
Ты вырывалась.
И чуб касался чудной челки,
И губы – фиалок.
О неженка, во имя прежних
И в этот раз твой
Наряд щебечет, как подснежник
Апрелю: «Здравствуй!»
Грех думать – ты не из весталок:
Вошла со стулом,
Как с полки, жизнь мою достала
И пыль обдула.
Содержание этого стихотворения вроде бы достаточно ясно. Описывается комната («каморка») героя, куда к нему приходит возлюбленная. Он удерживает ее в комнате, когда она пытается уйти. Время действия – апрель. Приход возлюбленной пробуждает героя к жизни – «Как с полки, жизнь мою достала / И пыль обдула».
Можно также понять, что поселяется в этой каморке герой специально для того, чтобы здесь встречаться с возлюбленной, не прибегая к унизительной необходимости снимать для этих встреч «номера». Очевидно, что в этой каморке герой жил и когда-то прежде («поселился здесь вторично») – это подтверждается реальным комментарием Е.Б. и Е. В. Пастернак.
Скорее всего описываемая встреча героя с возлюбленной не первая – «во имя прежних /И в этот раз твой…».
Однако осталось неясным, почему в заглавии, а затем и в самом стихотворении возникает слово «суеверье». Вроде бы ничего из вышесказанного не дает ключа к объяснению. Но можно обратить внимание, что в этом, казалось бы, «мажорном» весеннем любовном стихотворении присутствуют неожиданные в данном контексте слова: «гроб», «морг». С ними, если разложить на составляющие, перекликаются также и «померанец», и сама «каморка», коричневые, «как дуб», обои придают сходство с гробом и самой каморке (в которой также можно вычленить слог «мор»). Вся эта «мертвенная» тема может объединить «Из суеверья» с классическими балладными сюжетами («Ленора», «Людмила» и др.), где жених увозит невесту в могилу. У Пастернака «невесте», правда, кажется, удается «оживить» жениха, хотя он пытается ее удержать в каморке, она тем самым добавляет в стихотворение еще и связь со сказочным мотивом о «мертвом царевиче», пробуждаемом (оживляемом) героиней.
Возможно, что именно на этот слой балладно-сказочных мотивов и указывает двукратное упоминание «суеверья».
«Вальс с чертовщиной» и рождественско-святочные мотивы стихов и прозы романа «Доктор Живаго»
Исследователи уже обращали внимание на значимость темы Рождества и связанных с нею образов и мотивов елки, святок, сказки, детства для пастернаковского творчества в целом и для романа «Доктор Живаго» в особенности.
