Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
«Свистки милиционеров»: реальный комментарий к одному стихотворению книги «Сестра моя – жизнь»
В послесловии к «Охранной грамоте», написанном в форме письма к Р. М. Рильке и не включенном в окончательную редакцию автобиографической повести, Пастернак характеризовал книгу стихов «Сестра моя – жизнь» как книгу о революции: «В ней я выразил все, что можно узнать о революции самого небывалого и неуловимого».
Уже неоднократно указывалась, что февральская революция была встречена Пастернаком с необычайным воодушевлением. В стихотворении «Русская революция» поэт писал:
Как было хорошо дышать тобою в марте
И слышать на дворе, со снегом и хвоей
На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий
Ломающее лед дыхание твое.
Весна и лето 1917 года послужили импульсом самой замечательной лирической книги Пастернака «Сестра моя – жизнь», в которой помимо «неуловимого» в ряде стихотворений с почти документальной точностью переданы картины из жизни революционной Москвы весны 1917 года. Стихотворение «Свистки милиционеров» было впервые опубликовано в 1919 году в поэтическом сборнике «Явь», куда вошли революционные стихи Василия Каменского, Сергея Есенина, Андрея Белого, Анатолия Мариенгофа и др. В этой первой публикации стихотворение носило название «Уличная», содержало четыре дополнительных строфы и несколько более мелких разночтений – первая строка начиналась словами «Метлы бастуют». В Москве 24 мая 1917 года началась забастовка дворников, ей предшествовал 15-тысячный митинг дворников на Миусской площади, где были выдвинуты требования увеличения заработной платы, двухнедельного отпуска и пр. (см.: Московские ведомости. 21 мая), а 25 мая по всему городу прошли еще и демонстрации дворников (см.: Власть народа. 26 мая). Замена в окончательной редакции начальных слов на «Дворня бастует» также точно соответствует исторической реальности – с начала мая 1917 года в Москве по очереди начали бастовать повара и официанты ресторанов, прачки и могильщики.
Заключительные строки стихотворения описывают уже не город, а парк Сокольники, который был местом постоянных прогулок Пастернака и героини книги – Елены Виноград:
И там, где тускнеет восток
Чахоткою летнего Тиноли,
Валяется дохлый свисток,
В сокольничьем мусоре вывалян.
Картину милицейского свистка в пыли парка можно откомментировать другим газетным сообщением этих же дней. 23 мая «Власть народа» сообщила, что «в Троицын день в сокольнической роще милицией и полуротой солдат были произведены обыски во всех чайных палатках» (искали спиртное – в России продолжал действовать введенный в 1914 году сухой закон). «У находившейся в Сокольниках публики милиция требовала паспорта и документы, у кого документов не было, отправлялись в комиссариат».
Восторженная встреча московской публикой приехавшего 27 мая тогда еще военного министра Временного правительства А. Ф. Керенского описана Пастернаком в стихотворении «Весенний дождь» (первоначальное название – «Перед театром»). После митинга-концерта, устроенного в Большом театре, «министра вынесли на руках и усадили в автомобиль» (Власть народа. 28 мая). Е. А. Виноград вспоминала позже, что они были с Пастернаком в тот день на Театральной площади.
Все возрастающее настроение общественного утомления от неоправдывающихся надежд, возлагавшихся на Временное правительство, наполняет стихотворение «Распад», также впервые появившееся в сборнике «Явь». Можно предположить, что именно количество конкретных деталей, противоречившее желанию «выразить все, что можно узнать о революции самого небывалого и неуловимого», побудило Пастернака исключить «Свистки милиционеров» и «Распад» из однотомных собраний своих стихов и поэм 1935 и 1936 годов, где четыре стихотворные книги от «Сестры моей – жизни» до «Второго рождения» воспроизводились полностью.
Два стихотворения из «Сестры моей – жизни»
Сложа весла
Лодка колотится в сонной груди,
Ивы нависли, целуют в ключицы,
В локти, в уключины – о, погоди,
Это ведь может со всяким случиться!
Этим ведь в песне тешатся все.
Это ведь значит – пепел сиреневый,
Роскошь крошеной ромашки в росе,
Губы и губы на звезды выменивать!
Это ведь значит – обнять небосвод,
Руки сплести вкруг Геракла громадного,
Это ведь значит – века напролет
Ночи на щелканье славок проматывать!
«Сложа весла» – стихотворение из цикла «Развлечения любимой» «Сестры моей – жизни» было подробно разобрано Н. О. Нильсоном в докладе на парижском конгрессе, посвященном Пастернаку, в 1975 году. За докладом последовало обсуждение, в ходе которого ряд ценных замечаний о содержании и форме стихотворения был высказан Е. Эткиндом, А. Синявским и др. Так, в дискуссии было указано на возможную связь упоминающейся в «Сложа весла» песни («этим ведь в песне тешатся все») с народной песней «Мы на лодочке катались…» и предложено прочесть Геракла в последней строфе («обнять небосвод, / Руки сплести вкруг Геракла громадного…») как созвездие Геракла.
Нильсон, проанализировав стихотворение в сопоставлении с текстами А. Фета и К. Бальмонта, посвященными любовным свиданиям в лодке, делает вывод о том, что Пастернак отталкивается от традиции: любовная пара в лодке описана им лишь в первой строфе, далее через утверждение, что «это» (в смысле «любовь») может «случиться со всяким», он отношение двоих отодвигает на второй план, а описывает охваченные страстью природу, вселенную, влюбленные становятся лишь одной из частей свидетельства о силе страсти. В заключение статьи Нильсон подчеркивает, что «Сложа весла» «содержит новую концепцию любви. В ней выступают новые отношения между человеком, жизнью и вселенной». На основании этого положения попробуем предложить несколько отличное от предшествующих прочтение стихотворения.
Итак, в 1-й строфе описаны сердцебиение, уподобленное колеблющейся на воде лодке, и свисающие ветки ив, соприкасающиеся с частями лодки и человеческого тела; уподобленность лодки и человека задана до этого уже заглавием – фразеологизм «сложа руки» применен к веслам.
Дальше, после прерывающего повествовательную конструкцию обращения «о, погоди» (скорее всего к самому себе) появляются два утверждения: «Это ведь может со всяким случиться!» и «Этим ведь в песне тешатся все». Естественно, возникает вопрос: что скрывается за указательным местоимением «это»? Читатели поэмы Маяковского «Про это», написанной после пастернаковских стихов, склоняются к тому, что речь идет о любви, однако внимательный анализ стихотворения позволяет несколько сузить это чрезмерно широкое объяснение.
