Клаус Штикельмайер - Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок
Каюты «Танганьики» были домом для сотрудников. В некоторых таких квартирах радисты, любители развлечений, развлекались такими способами, как очень пристальное изучение пламени, возникшего от воспламенения метана, содержавшегося в пердеже своих приятелей, свободных от вахты.
Однажды я, в форме, пришел в нашу квартиру в Феддервардергродене и застал там отца. Никогда раньше и никогда позже я не видел, чтобы он столько улыбался, как в тот день.
Ближе к концу войны Советы захватили его в плен, с многими другими, в провинции Мекленбург, рядом с тем, что было частью Восточного фронта. Они, однако, отпустили самых старых и самых молодых пленных по домам. Неслыханное дело для Советов. Один молодой пленный, которого отец знал, был родом из Бремена; Шаумлеффель была его фамилия.
Перед тем как быть захваченным в плен, отец сторожил нескольких русских пленных. У него был трудный выбор — позволить взять себя в плен или выдать себя за русского пленного. Некоторые пленные, как он сказал, предложили ему что-то вроде «пошли с нами, ты же наш». Пойди он с русскими, для него все кончилось бы плохо. Советы не всегда по-доброму относились к своим репатриантам.
Конечно, отца допрашивали. Ключ зажигания, который он где-то подобрал и носил в кармане брюк, был предметом многих вопросов. Какого высокого чина он возит? Он смог скрыть, что понимает, о чем те говорят между собой на русском языке. В любом случае он ушел от них и пошел в Вильгельмсхафен. Как же он был счастлив меня видеть!
Оскар погиб в Бельгии, у Хуффалице, прошлой зимой; его убили с низколетящего самолета союзников.
Британцы открыли в своей зоне Германии центры демобилизации; скинуть форму, на которую везде смотрели с презрением, казалось мне хорошей идеей. Так что я уволился из штата SGNO (W) и получил бесплатную комнату и питание в огромных казармах флота в Эбкериге, недалеко от Мариензиля на юге города, где на большой площади расположились флотские артиллерийско-технические склады. Меня демобилизовали британцы — 24 октября 1945 года, в Виттмундхафене.
Затем я работал переводчиком в американской команде регистрации захоронений, которая на реквизированном мясном заводике, используемом как морг, занималась эксгумацией и затем опознанием тел американцев, большая часть которых погибла в районе Вильгельмсхафена или в прилегающих районах Северного моря.
Я все еще вижу полуразложившиеся тела и еще помню истории о некоторых из них, рассказанные разными гражданскими. Например, крестьянин показал на своем болотистом поле заполненную водой яму шириной с люк. Эту яму, сказал он, проделал ногами в земле американский летчик, у которого не раскрылся парашют. Его могила была на ближайшем церковном дворе. Все мертвые американцы в конце концов перевозились на военное кладбище в Бельгии.
Штаб-квартира команды регистрации захоронений располагалась в центре Йефера. Поскольку команда действовала в обширном районе, мне не составляло проблемы набить джип солдатами США для того, чтобы объехать северную округу Йефера и заехать в Карлсек. Конечно, это была эра послевоенной денацификации, и обычно властная фрау Ибен, которая полдюжины лет назад была такого плохого мнения о моем немецком, казалось, вот-вот получит сердечный приступ от вида американцев на своем пороге, да еще в моей компании. Теперь здесь не кичились превосходством над мальчиком, который когда-то был Ибеновым «американцем».
После того как команда закончила работу, я легко нашел работу, которая совмещала работу почтового курьера и переводчика в Kreis (районном) штабе британской части контрольной комиссии по Германии в городке Фарел, в 20 км от Вильгельмсхафена, на берегу одноименной бухты Северного моря.
Как почтовому курьеру, мне пришлось побегать. С утра на британскую военную почту в Ольденбурге, потом обратно в Фарел, потом в такие места, как Йефер и Вильгельмсхафен. К тому времени британцы создали в Вильгельмсхафене школу-интернат, в казармах бывшей базы подводных лодок по другую сторону высокой кирпичной стены с одного конца Казерненштрассе; она называлась «школа принца Руперта».
Несмотря на мое бедственное положение после войны — канадское правительство препятствовало моему возвращению в Канаду, — Фарел оказался для меня необычно удачным местом. Вечером 27 марта 1947 года на коммутаторе управления Контрольной комиссии двое работавших на нем парней и я встретили трех телефонисток с коммутатора германской почтовой службы в Фареле. Три девушки пришли, чтобы увидеть место, в которое было столько звонков, проходивших через их коммутатор. Во время этого визита я и познакомился с красивой голубоглазой Хельгой Кристиной Марианной Майер, 19-летней уроженкой Фарела.
В 1947 году вся Западная Германия представляла собой огромный черный рынок, на котором я выступал довольно скромно, — в основном благодаря тому, что передвижной характер работы в ККГ способствовал торговле.
Мне не нужно было искать учителя, потому что все водители ККГ в Фареле, или районного управления военной администрации, были демобилизованными немецкими солдатами, имевшими опыт торговли из-под полы.
Два таких солдата, Артур Б. и Вилли Р., проводили много времени в автопарке, расположенном в реквизированном гараже на Неббсаллее. Как другие водители, эти двое не задумывались, прибрать ли к рукам пару канистр бензина. Потом они прощупали меня на предмет, где торговать этим жидким золотом.
Поскольку я был чем-то вроде командира экипажа для этих двух джентльменов, которые через день по очереди обслуживали перевозку почты, я всегда говорил им, что все сделки нужно совершать по маршруту доставки, за пределами Фарела.
Наш основной торговый партнер жил в Дикманнсхаузене, к востоку от Фарела по шоссе в сторону Роденкирхена на реке Везер. Там Артур и я или Вилли и я меняли бензин на выпечку. Старый мастер-пекарь даже подбрасывал 500-граммовые упаковки сливочного масла высшего качества, чтобы его деятельность на черном рынке не знала спада.
В Германии тогда жизнь была необычайно скудной, особенно в городах.
Вскоре после окончания войны я стал добиваться от канадского правительства разрешения вернуться в Канаду. В этой связи мне пришлось иметь дело сначала с канадской военной миссией в Берлине и затем с канадским консульством во Франкфурте-на-Майне.
В шестом письме из девяти, полученном от канадской военной миссии, подтверждалось, что я родился в Канаде и что, несмотря на то что мой отец был натурализован в Германии в 1940 году, я продолжаю оставаться гражданином Канады. В письме также указывалось, что, в свете того факта, что я во время войны служил в вооруженных силах Германии, в настоящее время не предполагается, что я могу получить от канадского правительства какую-либо помощь в возвращении в Канаду.
