Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Он до конца хотел быть честным. Другое дело, что ему не дали снять так, как он хотел.
Финал ведь совсем другой был. То, что взрывается баркас, придумали потом. А в сценарии изначально была перестрелка между мною и Суховым.
Мой Абдулла поднимается на мачту и видит, что Сухов в море. Он перепрыгивает на палубу и в воздухе стреляет в Сухова, а Сухов — в него.
Получалось, что я его просто ранил, а он меня — смертельно. Это все было снято. Как я выплываю, а за мной черным следом в воде стелится кровь. Специально для этой сцены бычью кровь приносили. Потом показано, как я выхожу из моря и медленно иду к Сухову. А он спокойно стоит, так как знает, что я уже не в силах что-то сделать. Я иду-иду и падаю плашмя. Три дубля сняли, у меня потом голова болела от ударов о землю. Навсегда это запомнил.
Затем камера отъезжает и показывает, как Сухов удаляется вдаль. И вдруг он слышит женский рев. Поворачивается и видит: бегут жены, наваливаются на мертвого Абдуллу и по-восточному оплакивают. Сухов стоит в шоке: мать твою, он защищал женщин от этого убийцы, а они ничего не понимают. Сухов отворачивается и, обалдевший, уходит.
Но нас заставили переснять — баркас взрывается, Абдулла погибает. А Сухов остается в живых.
Мы не спорили. Все равно было бы снято так, как требовало руководство студии.
Никогда не забуду, как первый раз почувствовал свою популярность. Мы с женой сели в такси. И когда подъехали к дому, водитель отказался взять денег. «Я вчера видел ваш спектакль!» — сказал таксист.
Фильм «Белое солнце пустыни» в Грузии не имел особой популярности. Вот в России — да. Меня везде узнавали, даже очень везде.
Однажды мои дети приехали из Америки. Одну ночь должны были провести в Москве, а потом лететь в Тбилиси. Багаж им не дали, так как он транзитом ехал в Грузию. Я тогда снимался в Москве, устроил их в гостиницу, где жил сам — при посольстве Грузии. Но ребятам понадобились их вещи.
И тогда я решил попробовать им помочь.
Во Внуково стояла огромная, в километр, наверное, очередь к окошку, в котором принимала женщина, решавшая такие вопросы — выдать багаж или нет. И вот я попросил толпу пропустить меня, чтобы задать ей всего один вопрос.
Обращаюсь к ней, а она сидит и что-то пишет. Не поднимая головы, отвечает мне: «Не положено!» Что делать? Я говорю ей: «А вы меня знаете!» Она мельком взглянула на меня: «Не знаю. Не положено». Я не сдаюсь: «Нет, вы меня знаете, и, кстати, очень хорошо». Тогда она более внимательно посмотрела на меня и говорит: «Неужели Кавсадзе?» То есть не Абдулла, а Кавсадзе. Я кивнул.
Тогда она вышла из своей будки, закрыла окошко и сказала: «Идем!» А когда толпа начала возмущаться, рявкнула: «Будете выступать, вообще не вернусь».
Мы с ней прошли через весь аэропорт и вошли в огромный ангар, площадью напоминавший ипподром. Там хранился весь багаж аэропорта Внуково. «Вашингтон где?» — спросила она работников. Когда ей указали на угол, где лежали чемоданы рейса из Вашингтона, женщина распорядилась: «Выдайте ему все, что захочет. Надо будет, вообще все отдайте!» Я поблагодарил ее, а она лишь улыбнулась: «Ну что вы!» И ушла.
Другим знаковым фильмом стала для меня картина Резо Чхеидзе «Житие Дон Кихота и Санчо».
Тоже была непростая история. Когда я узнал, что Резо снимает на «Грузия-фильм», то думал, что меня пригласят на пробы. И вдруг слышу, что пробы уже закончены и на роль Дон Кихота утвержден Отар Мегвенетухуцеси. А меня даже не пригласили на пробы. Хотя кого только не пробовали, даже из России актеров приглашали.
И вот в один день иду я по студии и встречаю Резо Чхеидзхе. Мы с ним поздоровались. И я замечаю, что он как-то пристально на меня смотрит.
— Что ты так на меня смотришь, словно первый раз видишь?
А он в ответ предлагает зайти к нему в кабинет и поговорить. Заходим, и он тут же начинает:
— Кахи, попробуем?
— Что попробуем?
— Ну, пробу сделаем?
— Какую?
— Дон Кихота.
— А что это такое?
— Ты что, не знаешь, что я снимаю кино?
— Нет, первый раз слышу.
Он с ума сошел, как это так — Резо Чхеидзе снимает кино, весь мир должен знать, и вдруг я не знаю.
— Да, я снимаю. «Житие Дон Кихота».
— А что это такое?
— Ты что, не знаешь этого произведения?
— Не знаю. А-а-а! Это где про высокого худого и маленького толстого? Дон Кихот — это высокий или маленький?
— Что ты дурака валяешь? Попробуем?
— Резо, почему ты обманываешь? — не выдержал я наконец. — Ты хочешь галочку поставить, что и Кахи попробовал. А у тебя же все решено уже! А я положил и на Дон Кихота, и на того, кто это написал!
Резо принялся говорить, что ничего не решено еще.
В конце концов дал мне текст сцены, в которой Дон Кихота посвящают в рыцари. Очень большой текст.
— Завтра сможешь прийти на пробы? — спрашивает.
— Резо, я же тебе сказал, что положил на Дон Кихота и на того, кто это написал.
Хотя на самом деле мне эта книга очень нравится. Недаром Достоевский сказал, что когда во время Второго Пришествия Бог спросит, чем люди занимались все это время и увидит «Дон Кихота», то за одну эту книгу простит все грехи.
Но я все равно продолжал разговаривать с Резо в прежнем духе.
— Ты же лет десять про это произведение думаешь?
— Да!
— А я, по-твоему, за ночь смогу приготовить? Мне нужен месяц.
И Чхеидзе согласился. Не забуду, на календаре в тот день было 18 марта. Я сказал, что 18 апреля мы встречаемся на съемочной площадке. Все, повернулся и ушел.
Мне было интересно, что думают о Дон Кихоте великие люди. Случайно нашел маленькую книжку Михаила Чехова, где он описывает всех классических героев. Про короля Лира так пишет: «У него движущаяся звезда в уме». У Гамлета эта звезда — «в сердце». У Мефистофеля — «в зрачках». У Санчо — «в ягодицах», ему на все наплевать. А вот у Дон Кихота звезда — «чуть выше головы». Когда я это прочитал, все встало на свои места. Получается, Дон Кихот и не на небе, и не на земле. После этого текст уже легко было учить.
Я очень подготовился. Если честно, у меня была только одна задача — сыграть пробы. И все, уйти и не играть уже больше ничего. Наконец наступил этот день. Я в 8 утра пришел к гримеру и только в 15 часов вышел на площадку.
Смотрю — вся киностудия собралась. Хотел сначала всех выгнать, но потом думаю — пусть видят. Все же знали, что Отар уже утвержден на эту роль, а он мой очень хороший друг.
Опять стычка случилась с Резо.
— Между прочим, я снимаю только один дубль, — сказал он.
— Между прочим, я тоже больше одного дубля не делаю!
— И очень хорошо!
