Николай Зенькович - Маршалы и генсеки
Возраст этого «белого» пятна истории неуклонно приближается к семидесятилетней отметке. Старые партийные пропагандисты рассказывали мне о небывалой шумихе, развернувшейся вокруг книги «К истории большевистских организаций Закавказья». Труд товарища Берии глубоко изучался во всех парторганизациях, в кружках партийной учебы, в агитпунктах по месту работы и жительства коммунистов Закавказья. Постепенно пропагандистская кампания захлестнула Москву, Ленинград, Украину, Белоруссию. Не без помощи прессы, разумеется. Газеты пестрели заголовками: «За большевистское изучение истории парторганизаций Закавказья!», «Учиться круглый год!», «Ценнейший вклад в летопись большевизма». Спустя сорок пять лет, превознося до небес «высокоталантливое» произведение товарища Леонида Ильича Брежнева, газеты использовали по сути старые трафареты, наработанные в прежние годы. Не исключено, что, приступая к широкой пропаганде и разъяснению идей и положений, изложенных в «выдающейся» тетралогии Леонида Ильича, кое-где в редакциях извлекли из архивов старые подшивки своих газет. Держала же за образец минская группа по составлению приветственного письма товарищу Брежневу в связи с его 70-летием аналогичное послание в стихах, составленное ведущими белорусскими поэтами, посвященное точно такой юбилейной дате в жизни Сталина. Заглянув как-то в кабинет, где пекли сие творение, своими глазами увидел лежавшую на столе газету «Звязда» с огромным стихотворным текстом.
Снова вернемся в год 1935-й. Согласно версии А. Антонова-Овсеенко, главным помощником ректора Тифлисского университета Малакии Торошелидзе в написании книги, которую участники пленума сочли одним из главных свидетельств лицемерия и подлости обвиняемого, был Эрнест Бедия. Ему Берия поручил сбор воспоминаний участников революционных событий. Дело весьма непростое, если учесть, что рассказы очевидцев должны были стать основным источником для создаваемой книги, поскольку других материалов: картотек, протоколов, стенограмм — не сохранилось в силу конспиративных условий, в которых протекала деятельность большевиков. В помощь Бедии отрядили несколько расторопных аспирантов, среди которых оказалась одна москвичка.
Не понимаю, что здесь предосудительного? С какой стати подобная практика сбора материала для документальной книги представляется порочной? Вспомним опубликованные в советской прессе признания тех, кто участвовал в подготовке «Малой земли», «Возрождения», «Целины». Правдист Александр Мурзин поведал о том, как ему поручили поехать в Казахстан, встретиться с целинниками и записать их воспоминания о Леониде Ильиче. Что он сделал — добросовестно и профессионально. Без встреч и бесед с участниками исторических событий не обходится ни один мемуарист, ни один историк, какими бы богатыми архивными источниками он ни располагал. Живого рассказа очевидца не заменит никакой самый обстоятельный отчет, доклад, никакая самая добросовестная справка.
Другое дело, если свидетельства очевидцев подгонялись под определенную схему, а сами воспоминания обрабатывались в нужном ключе. А. Антонов-Овсеенко, к примеру, пишет, что группа Бедии находила покладистых (и нуждающихся) стариков — «свидетелей» и «участников» революционной борьбы. А сам Бедия вручал каждому пакет с деньгами, 200–300 рублей, с лестным присловием: дескать, товарищ Сталин все помнит, вот просил вам передать…
Скоро густая патока сладкоречивых воспоминаний наполнила все папки на столе Торошелидзе. Сталин в них представал великим вождем уже в начале века, большевиком от рождения, а ленинцем — задолго до знакомства с трудами Ленина и личной встречи с ним.
Внимание к создаваемой в Тифлисе книге не отвлекло даже убийство Кирова. Погруженный в важнейшие партийные и государственные дела, Сталин не забывал о поручении, данном Берии. Последний, чувствуя нетерпение Хозяина, торопил группу. Наконец в начале января 1935 года Торошелидзе повез рукопись -250 страниц — в Москву.
Следующий ниже эпизод автор жизнеописания Берии сопровождает ссылкой: «По воспоминаниям А. И. Папа-вы». В прошлом ректор Кутаисского пединститута, отбывший два лагерных срока, Папава рассказывает о том, что Сталин оставил привезенный текст у себя — для прочтения. Торошелидзе остался в Москве ждать решения. Оно последовало через несколько дней. Сталин прочел рукопись быстро и вернул ее со своими пометками. Торошелидзе показывал некоторые страницы с правками вождя своему другу. Там, где упоминалось его имя, Сталин усилил эпитеты: «с блестящей речью», «исключительная принципиальность», «беспощадно боролся» и т. д. В абзаце об Авеле Енукидзе, которого автор лягнул в угоду Хозяину, сказав, что Енукидзе исказил исторические факты и преувеличил свою роль в революционном движении, Сталин перед словом «преувеличил» вписал: «чрезмерно».
«Беседа подошла к концу, — читаем дальше. — Хозяин поднялся из-за стола и, будто только что вспомнив, спросил:
— Слушай, а как быть с авторством? Знаешь что, пусть автором будет Лаврентий Берия. Он молодой, растущий… Ты, Малакия, не обидишься?
Вождь отечески потрепал Торошелидзе по плечу. И вопрос был решен».
В этой во многом темной истории ясно лишь то, что Берия действительно огласил чужие изыскания на собрании актива Тбилисской парторганизации. Произошло это 21 июля 1935 года. Чтение продолжалось пять часов. Оно много раз прерывалось овациями в честь Сталина, и тогда докладчик рукоплескал вместе с неистовавшим залом. Зачитанный Берией текст занял два полных номера республиканской газеты «Заря Востока» за 24 и 25 июля.
Вот какой путь пришлось пройти научным изысканиям группы грузинских историков и аспирантов, пре'ж-де чем собранный материал воплотился в книге, о которой было столько разговоров на пленуме 1953 года!
Путь в общем-то типичный для такого рода литературы. Вспомним доклады кремлевских руководителей по случаю очередной годовщины со дня рождения Ленина, Октябрьской революции, других памятных дат в истории Коммунистической партии и Советского государства. Над текстами, как правило, работала большая группа крупнейших академиков, работников партийного аппарата, публицистов. После оглашения на торжественном собрании доклады обычно издавались отдельными брошюрами и затем включались в сборники избранных трудов членов Политбюро. Таким образом готовились доклады и речи Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Суслова, Кириленко, Громыко, Тихонова, Рыжкова, Лигачева. После Ленина и его интеллигентской гвардии, а затем Сталина, тексты своих выступлений писали единицы, последним из них был Александр Яковлев.
