Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны
Гитлер проводил меня весьма дружелюбно. Я был ошеломлен. Мой собственный вопрос остался невыясненным. Прощаясь со мной, он дал мне еще один совет: "Хочу предостеречь вас от двух вещей. Во-первых, перестаньте возиться с этим буржуазно-националистическим обществом. Не воспринимайте их серьезней, чем они того заслуживают. Время этих господ прошла Буржуазная эпоха завершилась. Эти люди — призраки. И пусть вас не обманывает их так называемая "опытность". Они не понимают нового, формирующегося мира, и неверно толкуют его законы. Эти люди ничем не смогут помочь ни мне, ни вам. Второе, от чего я вас предостерегаю — это Лига Наций и ее представитель у вас в Данциге. Их мир тоже вымирает. Вам следует увидеть что важная позиция этих людей на деле лишь актерство, вся нарочитость которого станет очевидной, как только представление окончится и вы выйдете на улицу. Освободитесь от всех этих резонов — и тогда вы поймете партию, а партия поймет вас".
Фантазии и действительность
В действительности все выглядело иначе. Партия не была благожелательна и вовсе не хотела меня понимать. Она хотела власти. Каждый партиец хотел играть какую-то роль, хотел любой ценой пробиться наверх, наверх, поближе к солнцу. Каждый старался принять соответствующую позу, надеялся что сверху заметят его успехи и бодрый вид, и он получит поощрение. Тех, кто действовал решительней всех и не имел меркантильных помыслов, ждали чины и благосклонность начальства. Те, кто указывали на существенные недостатки, считались неудобными людьми и оттеснялись на задний план. Так, во взаимном вытеснении элементов, закалялась партия. "Существенные причины" считались устаревшими буржуазными предрассудками. Никто больше не обращал внимания на беспорядок, творившийся в стране. А к тем, кто находился рядом с Гитлером, неприкрашенная действительность едва ли доходила. Каждый в чем-то обманывал своего начальника. "Не соврешь — красиво не расскажешь" — такая старинная поговорка бытовала еще у прусских военных. Но ложь, возникшая в результате подтасовок, вызванных стремлением представить все в лучшем свете перед гауляйтерами или более высокими инстанциями, оказалась непревзойденной.
Подобное имело место повсюду — вплоть до самых высших кругов. Небольшой, но характерный пример: Тодт, Генеральный директор управления автодорог, еще в 1934-м году хотел построить автотрассу через "данцигский коридор", на необходимости которой так настаивал Гитлер. Явно переоценивая мое влияние на польское правительство, он просил меня уговорить поляков, чтобы они разрешили построить нашу дорогу через свою часть возвышенности. Это было политической проблемой первого разряда, решавшейся вовсе не так легко, как наивно полагал господин Тодт. Все же я обещал постараться. Каково же было мое удивление, когда пару месяцев спустя, во время визита к Гитлеру, я услышал от него, что Восточная Пруссия снова стала ближе к Рейху. Строится автотрасса — и так далее, в тоне неуемного возвеличивания собственных заслуг. Я спросил, как обстоят дела с польской стороной — насколько я знаю, здесь могут возникнуть затруднения. Гитлер сказал, что здесь все урегулировано. Тодт недавно заключил договоре одним известным итальянским специалистом по строительству дорог, который уже имеет твердую договоренность с польским правительством. Когда я возвратился от Гитлера, то обнаружил в своем гостиничном номере приглашение от Тодта. Был уже вечер, когда я зашел к нему в бюро, располагавшееся в то время в старом здании на Парижской площади — я думаю, раньше в нем было дворянское собрание какого-нибудь гвардейского пехотного полка. Тодт показал мне свои планы и карты, огромную сеть дорог, распланированных и частично строящихся. Затем он спросил, как обстоят дела с моими польскими переговорами, и есть ли перспективы, что участок все-таки разрешат построить: в этом особенно заинтересован сам фюрер. Я позволил Тодту высказаться и удостоверился, что все "неоспоримые факты", о которых только что говорил мне Гитлер, на самом деле не существуют. Затем я рассказал Тодту, о чем беседовал с Гитлером сегодня во второй половине дня. Признаюсь, мне доставило особую радость увидеть смертельное смущение на лице этого надутого и важного господина. "Это ошибка, здесь, должно быть, какая-то ошибка", — бормотал он. После этого наш разговор быстро закончился. Тодт действительно ухватился за мое неуверенное согласие прозондировать почву и сделал Гитлеру сообщение, абсолютно не соответствующее реальности — чтобы Гитлер мог быть уверен: все в порядке, автотрасса строится. А она, как известно, не строится и по сей день.
Подобными способами — разве что не всегда так грубо — Риббентропы всех ведомств использовали контакты с Гитлером на благо своей карьеры. Они пускали Гитлеру пыль в глаза. Они из кожи вон лезли, чтобы показать себя особенно старательными, чтобы "упрочить собственное положение". Каждый узнавал, что именно хочет слышать Гитлер и затмевал своих конкурентов и соратников, преподнося фюреру только хорошие и приятные новости, намекая на то, что желаемый успех был достигнут только благодаря ЕМУ.
Немцы, раньше славившиеся деловитостью и прагматизмом, теперь демонстрировали здесь весь цвет своей лживости и холуйства.
Неудобные ситуации не доходил и до Гитлера. Приятно разукрашенные доклады все сильнее и сильнее подталкивали его вперед по ложному пути. Началось с того, что Гитлер стал видеть все меньше трудностей и все больше благоприятных перспектив. Сперва подчиненные лишь услужливо искажали мелкие нюансы, а затем пустились врать напропалую. Образовалась система, не допускавшая к Гитлеру ни одной новости, способной его расстроить. Никто не решался приносить ему подобных новостей, помня о его неукротимых взрывах ярости. И подобная система сделалась всеобщей. Вскоре она стала обслуживать и прочих партийных властителей.
Данциг стоял на пороге банкротства. Нам нужны были средства, чтобы удержать обеспечение нашей валюты на предписываемом уровне. Рейхсбанк отказал мне в требующейся сумме. Директор кричал, что из-за Данцига провалится весь план вооружения. Тогда один молодой человек, по фамилии Форстер, сверкая нимбом особой благосклонности фюрера, пришел к тому же самому господину и получил требующуюся сумму, и не только ее. И как было Гитлеру и его людям, глядя на это, не прийти к выводу: никаких трудностей нет, нужно только кое-где поправить этих специалистов, и все сразу войдет в нужное русло.
В действительности подобные манипуляции лишь переносили решение проблемы на более отдаленное время. Это продолжалось до тех пор, пока неизбежное все-таки случилось, но за все приходилось платить гораздо дороже. То же самое произошло и с данцигской валютно-финансовой проблемой. Партия не только помешала мне своевременно решить ее, но и сама палец о палец не ударила, как будто в ее распоряжении была волшебная лампа Алладина. Через полгода после моей отставки уже ничего нельзя было спасти; данцигский гульден должен был суммарно обесцениться на тридцать процентов.
