Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Для меня было личной трагедией, что успех моего корпуса у Кассино уменьшит шансы союзников предъявить претензии, по меньшей мере равные претензиям русских. Я понимал, что союзники любой ценой должны организовать второй фронт, высадившись в Европе. Только это доказало бы, что поражение Германии и вторжение русских неизбежны.
Иногда мои друзья обсуждали притеснения евреев. Хотя мы не имели точной информации, но повсюду говорили, что происходят страшные вещи. Мы испытывали стыд за дискриминацию небольшого, но интеллектуально одаренного меньшинства населения. Одного этого было достаточно, чтобы заклеймить позором наших правителей как извергов и садистов.
Мне антисемитизм, который проявлялся у значительной части нашего народа и превратил его в убийцу, казался особенно возмутительным. Я припомнил высказывание одного старого еврея в том смысле, что «высшей формой патриотизма является чувство стыда за свой народ, если на то есть причина». Сейчас были все причины стыдиться: за подстрекательства против так называемого расового меньшинства, ложные и необоснованные обвинения, разрушение моральных устоев, в которых каждый должен искать защиты. Не было жалости к женщинам и детям, и эту гнусную черту даже превозносили как проявление «силы» те, чьи моральные ценности оказались полностью разрушены. Как могли люди, поднявшие руку на беззащитных, претендовать на роль защитников военных интересов и армии?
После оперативных совещаний командующий 10-й армией генерал-полковник фон Фитингоф стал частым гостем на моем КП. Я обнаружил, что он и его начальник штаба генерал Венцель едины во взглядах не только со мной, но и с моим оперативным штабом. Все мы одинаково относились к нашим политическим руководителям и, следовательно, к проблемам Высшего командования.
РАЗРУШЕНИЕ АББАТСТВА МОНТЕ-КАССИНО
15 февраля 1944 года, в конце сражения, которое мы назвали первым сражением у Кассино, с воздуха было разрушено аббатство. Мы не могли найти никаких военных причин, по которым для его разрушения был выбран именно этот момент, потому что, хотя за этим и последовало несколько одиночных атак, главное сражение к тому времени уже выдохлось.
Еще до того, как я принял командование, 14-й танковый корпус под командованием моего предшественника летом 1943 года, когда стоял у Кассино до отправки на Сицилию, установил дружественные отношения с этим монастырем. На обратном пути из Сицилии я нанес визит аббату и епископу Кассино. Еще раз я заезжал туда на рождественскую мессу в 1943 году с целью подтвердить, что ни один немецкий солдат не войдет туда в случае, если в этом районе начнутся масштабные боевые действия. Кессельринг всегда пытался изыскать средства и способы защитить ценные произведения искусства и культовые сооружения от военных разрушений и потому издал приказ о «нейтральном статусе» монастыря. Теперь он надеялся, что в случае вынужденного отступления я позабочусь о том, чтобы старинным епископствам в Вероли, Алатри и Ананьи не был нанесен ущерб.
Я был только рад тому, что главное аббатство сберегут от военных действий. Никому не хочется разрушать такого рода культурные памятники только для того, чтобы получить тактическое преимущество. Да даже в обычных условиях корректировщики огня никогда бы не заняли Монте-Кассино. Оно действительно обеспечивало обзор всего района, города и Виа Казилина. Но у нас было принято считать, что такой заметный ориентир не пригоден для наблюдательного пункта, потому что предполагали, что очень скоро после развертывания масштабных боев он будет выведен из строя сильным огнем противника. Как правило, немцы размещали артиллерийских наблюдателей в скрытных местах на полпути к вершинам холмов, на закамуфлированном фоне.
Я не знаю, было ли соответствующее соглашение с противником о нейтралитете аббатства, но сомневаюсь в этом. Думаю, что немцы приняли такое решение в одностороннем порядке. Но я считаю, что союзники должны были знать, хотя бы через Ватикан, что в течение нескольких месяцев немцы обходили Монте-Кассино и признавали его нейтралитет. Аббатство, вероятно, решило, что подобное соглашение между союзниками и немцами было, и полагалось на него, предоставляя убежище многочисленным беженцам, включая и жителей города Кассино. Поэтому там оказалось несколько сотен беженцев из окрестных мест, присоединившихся к монахам этого аббатства.
За несколько месяцев до этих событий сокровища аббатства были перевезены в безопасное место. Принимая командование корпусом, я узнал, что провести эту операцию поручили дивизии «Герман Геринг» и что автоколонна с драгоценным грузом находится в пути севернее Рима. Когда я стал наводить справки, мне сообщили, что колонна была остановлена вблизи Сполето и получила приказ двигаться к Ватикану. После того как были обнародованы все подробности, можно, по крайней мере, утверждать, что полковник Шлегель, отвечавший за эту спасательную операцию, действовал добросовестно.
Бомбардировка аббатства союзниками произвела эффект, обратный предполагаемому. Теперь мы без колебаний заняли это аббатство, в частности потому, что развалины более пригодны для обороны, чем уцелевшие здания. Во время войны надо быть готовым к тому, чтобы разрушать дома, необходимые для обороны. Теперь у нас был мощный господствующий опорный пункт, который оправдал себя в ходе всех последующих боев.
Когда аббатство разрушили, восьмидесятидвухлетний аббат организовал процессию монахов и тех беженцев, которые в силах были идти, неся над собой распятие, и повел ее сквозь зону заградительного огня. Прямой спуск к Виа Казилина находился под слишком сильным обстрелом, поэтому процессия спускалась по другой стороне холма, пока не достигла окрестностей Пьемонта, где она вышла в долину. Там мне удалось усадить аббата и одного его спутника в машину и привезти на наш КП в Кастельмассимо, где он и провел ночь. Из ОКБ я получил указание уговорить аббата дать интервью радиокорреспонденту относительно поведения германских войск. Мне не хотелось этим заниматься, поскольку показалось бы, что я злоупотребляю доверием гостя. Однако я понимал, что германские политические лидеры не упустят такой возможности для пропаганды, ибо разрушение аббатства не могло не вызвать широкого резонанса во всем мире. Поэтому я спросил аббата, не сможет ли он принять репортера, и он согласился. К сожалению, мои старания оградить престарелого почтенного священнослужителя от дальнейших приставаний ни к чему не привели. Я хотел перевезти его с нашего КП в центральный бенедиктинский монастырь, который стоит у Сан-Ансельмо на горе Авентин. Этот монастырь был мне знаком, да и сам аббат пожелал отправиться туда. Главный аббат бенедиктинцев барон Штотцинген был родом из того же района Бадена на озере Констанция, что и я. Его семья по-прежнему владела там недвижимостью, а мои предки владели там землей сто лет назад. Я знал членов его семьи еще до того, как познакомился с этим известным деятелем религиозного ордена, и у нас было много общих знакомых.
В Сан-Ансельмо аббат Диамаре был бы в безопасности. Но эта попытка потерпела неудачу, когда маленький автомобиль, который по моему приказанию сопровождал офицер-порученец, был остановлен у ворот Рима. Утомленного старика сразу же потащили на крупную радиостанцию, где его даже не покормили. Там ему пришлось говорить о разнице в поведении немецких и союзных войск. Оценка эта, хотя и написанная заранее, была в основном верна. Расстроенному тем, что стал орудием в чужих руках, аббату не позволили даже вернуться вечером в свой монастырь. Министр иностранных дел фон Риббентроп не мог допустить, чтобы доктор Геббельс, который организовал допрос аббата, почивал на лаврах. Голодного, усталого и совершенно подавленного аббата доставили в германское посольство в Ватикане и предложили там подписать меморандум, изобиловавший антисоюзнической пропагандой. Однако Риббентроп опять просчитался и показал, как мало он знает о другой власти – в данном случае о католической церкви. Аббат, естественно, отказался поставить свою подпись под таким документом. Он был очень слаб и просил освободить его из плена. Все, кто знал обстоятельства этого дела, понимали, что аббат всегда ставил правду превыше всего и снял бы с вермахта обвинение в разрушении Монте-Кассино, но это не значило бы, что он стал сторонником «Оси». Даже если бы он был дружественно настроен к державам «Оси», он никогда не встал бы на сторону Германии, зная о тех несправедливостях, которые творило гитлеровское правительство по отношению к католической церкви, и о том, что подавляющее большинство бенедиктинских общин либо поддерживало нейтралитет, либо было на стороне нашего противника. Аббат отмежевался от грубой пропаганды, и то, что могло быть достигнуто некоторой тактичностью, в результате закончилось ничем.
